У меня навернулись слезы. Дункан коротко коснулся ладонью моего плеча.

— Пора заняться ремонтом. Ты готова, Эмма?

Акушерка продела мои щиколотки в стремена-подставки. Пчелиное жало иглы впилось в мою истерзанную плоть, через мгновение анестезия подействовала, и чувствительность пропала.

— Джон, в честь моего отца? — Адам поставил себе на ладонь крошечную запачканную кровью ножку.

— Сэмюэл.

— Это еще откуда? — Адам склонился и поцеловал поджатые пальчики.

— Элис так захотела. Она прочитала «Повелителя мух». А девочка была бы Самантой. — Смутный образ темноволосой крошки поблек и растворился в ярком свете ламп.

— Чем же плох Джон? — спросил Адам.

— Давай в кои-то веки порадуем Элис.

— Сэмюэл. Сэм. — Адам принялся расхаживать, пробуя имя на вкус. — Мне нравится. Как Самуил из Ветхого Завета. — Он улыбнулся. — Это имя означает «услышанный Богом».

Я слишком изнемогла, чтобы улыбнуться в ответ, и еле слышно прошептала:

— Это же имя, Адам, а не напоминание о Библии.

Мальчика из «Повелителя мух» травили сверстники. Возможно, и нашему сыну придется с этим столкнуться, если пятно не исчезнет до школы. В тишине я слышала скрип нити, которую Дункан протягивал сквозь мою кожу. Затем послышался щелчок, он отрезал остаток. Я закрыла глаза и уснула.

Лондон, начало декабря 2013 года

Внизу открылась входная дверь. И больше никаких звуков. Наверное, Адам, склонив голову набок, пытался определить, откуда исходит крик. Прошло секунды четыре, а может, и шесть, и его быстрые шаги застучали по лестнице. Похоже, он скакал через две ступеньки. Дверь распахнулась, в спальню ворвался прохладный воздух. На плечах Адама лежала снежная пыль, его тревога словно затопила комнату. Он быстро прошел к кроватке, стягивая на ходу пальто.

— Господи, Эм!..

Плач стал прерывистым и постепенно затихал, Адам сбросил пиджак, подхватил Сэма на руки и, баюкая его у груди, принялся быстро расхаживать взад-вперед по комнате.

Я напечатала еще несколько ссылок. Цифровые часы в углу монитора показывали полдень: время кормления, согласно графику, который я составила накануне вечером. Я пересела на кровать. Адам поцеловал Сэма в макушку, вложил его мне в руки и сел рядом, прижимая ладони к щекам. Под тяжестью его тела матрас промялся, и я чуть не повалилась на бок. От Адама слегка пахло холодом и больницей.

Сэм повернул мокрое личико к моей груди и впился в болезненно чувствительный сосок. Меня будто пронзили раскаленными иголками. Шумно сипя, Адам достал ингалятор и сделал вдох.

Звуки его дыхания и глотков Сэма просочились в тишину. Я слишком устала, чтобы объяснять, что всего лишь пытаюсь наладить режим. Последние дни и ночи превратились в размытую череду непрерывных кормлений и плача, в изнурительный порочный круг, не похожий ни на что, происходившее со мной прежде. Вероятно, у меня было недостаточно молока.

Адам негромко спросил:

— Неужели ты не можешь хоть на пару недель полностью отвлечься от дел, чтобы решить проблемы с малышом?

— А ты много раз «полностью отвлекался от дел»?

Обращаясь к Адаму, я повернулась. Сэм выронил сосок и снова расплакался.

Адам не ответил. Я помогла Сэму снова пристроиться ко мне. Он сосал, словно вытягивая из меня энергию. Красное пятно было обращено вверх и блестело от слез. Я отвела взгляд. Со своего места я видела на мониторе результаты сравнительного анализа родов с применением вакуум-экстрактора. Мне предстояло отредактировать статью для следующего номера журнала «Акушерство и гинекология».

Адам поднял голову, отвел руки от лица и заметил, куда я смотрю. Он поднялся, подошел к компьютеру и взял в руки составленный мною график.

— Что это?

Я не ответила. Он и сам прекрасно видел, что это такое.

— Грудничков четырех недель от роду нельзя кормить по расписанию. — Адам усмехнулся. — Вспомни девочек.

— Я вспоминаю о них постоянно. Они такими не были. Сэм хочет есть каждые полчаса, мне приходится вставать к нему по пять, а то и десять раз за ночь.

Элис почти не плакала. Если просыпалась, то лежала тихо. Я часами глядела на ее совершенное личико и пальчики ног. Пока она спала, я могла работать. Зоуи была предсказуема: спала, ела и играла строго по часам. Я часто вынимала ее из кроватки только для того, чтобы подержать на руках. От нее пахло свежеиспеченным хлебом и детским мылом.

Адам вернулся и сел рядом. Я удержалась и не съехала в его сторону. Его усмешка была мне ненавистна, сейчас мне не хотелось даже случайно к нему прикоснуться.

— Понимаю, тебе трудно. — Адам погладил Сэма по голове. — Может, он просто острее чувствует голод и ему нужно больше молока, чем Элис и Зоуи? У мальчишек аппетит лучше, чем у девочек. — Он улыбнулся.

Сэм был миниатюрнее, чем девочки в его возрасте, ему не требовалось столько еды. Я отодвинулась от Адама.

— Я тут подумал: а вдруг это… ну, знаешь, нечто вроде послеродовой депрессии, — не глядя на меня, заговорил он осторожным, почти извиняющимся тоном. — С недоношенными детьми это обычное дело.

Сэм родился на три недели раньше срока, только и всего. Депрессией я не страдала, просто нуждалась в отдыхе и сне, а мне нужно было работать. Я выбивалась из сил, это еще не означало болезни, но, если бы я принялась возражать, Адам решил бы, что прав. И, возможно, даже вызвал мне врача.

Он вздохнул и поднялся.

— Через двадцать минут у меня начинается прием. Я заглянул убедиться, что у вас все в порядке. — Он посмотрел в окно на падающий снег, почесал шею и повернулся ко мне. — Я нашел решение: после работы заеду за бутылочками и молочной смесью. Ночью я буду давать Сэму бутылочку. Он выспится, ты отдохнешь, и всем полегчает.

Я не ответила. Если Адам решил пойти легким путем, не имело смысла что-то ему доказывать.

Он ушел, и я положила Сэма обратно в кроватку. Тот было возмутился, но, не дождавшись от меня внимания, задремал, а я продолжила составлять таблицу с результатами.

Адам не был виноват, предположив, что у меня депрессия. Он всему искал логическое объяснение. Когда обследование показало, что у Сэма простая гемангиома, не затронувшая подкожные слои, он посчитал проблему исчерпанной. Если бы я рассказала, почему стараюсь лишний раз не брать Сэма на руки, он не поверил бы мне. Он просто не понял бы, что всякий раз при виде изуродованного личика я ощущаю тупую тяжесть своего проигрыша.

Я поделилась этим с Меган. Однажды морозным воскресным утром она пришла к нам, разрумянившаяся от холода, с корзинкой вязаных игрушек и вручила Элис крошечную сову с круглыми глазами-пуговицами. Элис прижалась к подарку лицом, но уже через несколько мгновений выбежала из комнаты. С тех пор как родился Сэм, она ушла в себя и лишь изредка разговаривала с Адамом, а мне отвечала односложно и старалась не находиться рядом. Адам считал, что это нормально, что ей просто нужно время, чтобы привыкнуть к пополнению в семье.