секундантам и навел пистолет на Якубовича. В эту минуту Грибоедов имел право и даже должен был продвинуться к барьеру. Но он увидел, что Якубович метит ему в ногу, и остался на месте, не пожелав воспользоваться своим преимуществом. Он выстрелил, промахнулся, но целился так метко, что Якубович схватился за затылок: так близко пролетела пуля. Потом Грибоедов откровенно говорил, что он метил в голову Якубовича и хотел его убить. Раненный, несомненно страдавший, он не жаловался и ни на минуту не выдал своей боли и мучений. И тут он остался верным себе, горделиво презрительным и надменно спокойным.

В своем высокомерии Грибоедов ничего не прощал. Малейшая неосторожность вызывала в нем суровый, жестокий и беспощадный отпор. Известна сцена, происшедшая у Н.И. Хмельницкого, созвавшего гостей на обед. Там Грибоедов обещал прочесть свое «Горе от ума». В числе собравшихся был и Федоров, очень простой, милый, добродушный человек. Пока Грибоедов закуривал сигару, Федоров — автор драмы «Лиза, или Следствие гордости и обольщения» — взял рукопись «Горя от ума», покачал ее на руке и простодушно сказал: «Ого! какая полновесная... Это стоит моей "Лизы"». Грибоедов вспыхнул: «Я пошлостей не пишу». Все были ошеломлены. Желая обратить все в шутку, Федоров сказал, что он готов первый смеяться над своими произведениями. — «Да, над собой-то вы можете смеяться сколько вам угодно, — резко ответил Грибоедов, — а я над собой — никому не позволю». В конце концов, желая замять размолвку, хозяин, смеясь, сказал Федорову: «Мы в наказание посадим вас в задний ряд кресел». И на это Грибоедов бросил: «Вы можете посадить его куда вам угодно, только я при нем своей комедии читать не стану». Несчастный Федоров ушел, и с жестоким хладнокровием Грибоедов кинул ему вслед: «Счастливого пути!»

Как очень умный человек, Грибоедов не мог не оценивать себя, имел смелость смотреть на себя со стороны, — тоже черта гордости, - и в декабре 1828 года писал В.С. Миклашевич: «Всем грозен я кажусь, и меня прозвали сахтир — coeur dur (твердое сердце)».

И эти качества «сахтира», эта презрительность Грибоедова глубоко и полно отразились в его бессмертной комедии. Все лица ее нарисованы презрительной рукой. Сам Грибоедов это раскрыл в письме к писателю Катенину: «В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека». Но и Чацкий не только не является полным олицетворением своего создателя, но во многом должен заслужить его скептическое осуждение — за лиризм своих излияний, за бесцельную борьбу, излишне пылкую полемику с не понимающими его людьми, за слепоту своей привязанности, за свою, всегда осуждаемую Грибоедовым, мечтательность.

И тут Грибоедов остался верным себе, презрительным и высокомерным.

Один из лучших исследователей грибоедовской жизни и текстов Н. К. Пиксанов верно замечает, что «Горе от ума» — барская пьеса. Она самая барственная из пьес русского репертуара, барственная по своему основному тону, барственная по своему лиризму чести и личного достоинства. Но «Горе от ума» барственно еще и по разлитому в нем презрению, — живой голос, чудесное отражение характера и личности самого Грибоедова.

Признавая его великодушие, благородство, верность в дружбе, высокую культурность, талантливость, музыкальность, бескорыстие, смелость духа, — это подтверждают все воспоминания, все свидетельства знавших его людей, — А. А. Бестужев упоминает о «странности и отрывистости» грибоедовских манер и его яркой «оригинальности»: «Он не мог и не хотел скрывать насмешки над позлащенною и самодовольною глупостью, ни презрения к низкой искательности». В Грибоедове он отмечает «твердость», «суровость», даже «дерзость». И все современники говорят об его «порывистости», «резкости в обращении», «желчности», уводивших Грибоедова в сторону от справедливости и уважения к человеческому достоинству. Полевой подчеркивает его «степенность и задумчивость»; П-А. Каратыгин говорит, как Грибоедов был «сильно вспыльчив, заносчив и раздражителен»; Е.А. Баратынский оставил нам стихотворение «К портрету Грибоедова»:

Взгляни на лик холодный сей.

Взгляни: в нем жизни нет;

Но как на нем былых страстей

Еще заметен след!

И все, наблюдавшие Грибоедова, в один голос говорят о его порывистости, страстности, пылкости, несдержанности. Хорошо и верно охарактеризовал Грибоедова С. А. Андреевский: «Едва ли он был свободен в своем обращении от некоторого холодного и высокомерного дендизма, который сказывался в спокойном и вызывающем осмеивании собеседника».

Если в этом определении есть погрешность, то она в одном: не «некоторое», а глубокое и характернейшее для Грибоедова высокомерие скептического ума жило в нем как главная, основная и определяющая черта его психологии, как источник и причина его внутренних мук, его мыслей о самоубийстве, его душевного одиночества и наконец его трагической смерти. Но она же явилась возбудителем и вдохновителем его великой комедии, бессмертного «Горя от ума», тоже презрительного, тоже высокомерно-негодующего, — блистательной бытовой и сатирической пьесы, исполненной возвышенных мотивов благородства, всю жизнь волновавших великого Грибоедова.

А. Кизеветтер

Грибоедов и его комедия 

Когда вы всматриваетесь в портрет Грибоедова, — его умное, печальное и несколько надменное лицо говорит вам прежде всего о том, что этот человек не был рожден для счастья. И в самом деле, печать трагизма лежит на всей жизни знаменитого поэта.

От природы его душа влеклась к науке и поэзии. В молодости он жадно приобретал разнородные знания и с одинаково блестящим успехом окончил три факультета: словесный, юридический и математический. И в течение всей последующей жизни он с наслаждением погружался в новые области знания. Попав в Персию на дипломатическую службу, он ревностно предался изучению восточных языков, истории и культуры восточных стран. Он был образованнейшим человеком своего времени. Он прекрасно знал в подлинниках мировую литературу. Мольер, Шекспир, Шиллер, Гете были ему известны до мельчайших подробностей. Он сознавал себя поэтом и всегда имел внутреннее влечение к поэтическому творчеству. А жизнь между тем сложилась для него так, что пришлось ему без конца влачить служебную лямку. Служба доставляла успехи, щекотала честолюбие, но нисколько не удовлетворяла внутренних запросов, и он восклицал порою: «Я ненавижу службу». Грибоедов задыхался и тщетно рвался на волю.

Грибоедов умел сильно привязываться к людям. Он нежно любил сестру и немногих истинных приятелей. Но какая-то душевная броня отделяла его от большинства окружающих людей Он бывал надменен, холоден и порою даже безжалостен, надевая на себя маску чопорного дендизма и с вызывающим спокойствием истязая желчной насмешливостью иногда совсем незлобивых людей. Это свойство окружало его холодом, а от этого холода более всего страдал он сам, ибо в глубине души тосковал по неподдельному