А потом она посмотрела на мальчика. Рот ее открылся, глаза выпучились. Она осознала, что он стоит посреди гостиной и руки у него окровавлены.

Ее рот закрылся, но не так, как обычно. Он дрожал и трясся, словно она с трудом сдерживала слезы и пыталась сохранить лицо.

А потом она застонала, и звук этот вырвался из глубины груди, хотя рот оставался крепко сжат.

Этот звук был полон такой боли, что Конору захотелось зажать уши.

Она стонала ещё и ещё. А потом громко всхлипнула. Ее сумочка упала на пол. Она зажала себе рот, словно хотела сдержать эти чудовищные стоны, так и рвавшиеся наружу.

— Бабушка? — спросил Конор, и голос его задрожал от ужаса.

А потом бабушка закричала. Она раскинула руки, сжала кулаки, широко открыла рот и изо всех сил завопила. Кричала она так громко, что Конору все-таки пришлось заткнуть уши. На него она не смотрела, а, уставившись в пустоту, вопила.

Конор в жизни своей никогда так не пугался. Он словно оказался на краю мира, словно и впрямь попал в свой кошмар, полный криков, на краю бездны…

А потом бабушка вошла в комнату.

* * *

Она метнулась вперед, словно ничего не видела вокруг. Конор быстро перепрыгнул обломки дивана и поднял руку, чтобы защититься от ударов…

Но она бежала не к нему.

Лицо у неё скривилось от рыданий, и стоны вновь рвались из груди. Она подбежала к застеклённому шкафу — единственному предмету, оставшемуся на своем месте.

Схватила его за край.

Резко дернула…

Еще раз…

В третий…

Шкаф с грохотом полетел на пол, и прозвучало заключительное «хрясь».

Потом бабушка простонала в последний раз и наклонилась вперед, упершись руками в колени, воздух со свистом вырывался из её груди.

Она даже не взглянула на Конора, не взглянула на него ни разу, просто повернулась и покинула комнату, оставив сумочку там, где та упала, отправилась в ванную и заперла двери.

* * *

Конор все это время простоял на одном месте. Он так и не решил, надо ему двигаться или нет.

Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он вошел на кухню и отыскал несколько пустых мешков для мусора. Он провозился с мусором до поздней ночи, но так и не управился с ним. Только на рассвете он сдался.

Он поднялся по лестнице, так и не смыв грязь и засохшую кровь. Проходя мимо комнаты бабушки, увидел полоску света под дверью. Выходит, она тоже не спала.

Зато он отлично слышал, как она плачет.

Конор ждал на школьном дворе.

Он уже видел Лили. Она была с группой девочек, которые, насколько он знал, не слишком-то походили на нее, и которых она не очень любила. Однако сейчас она молча стояла с ними, в то время как они о чем-то оживленно болтали.

Словно не видела его вовсе.

Так что он стоял один, прислонившись к задней каменной стене школы, подальше от других ребят, которые визжали, смеялись, показывали друг другу что-то в мобильниках, словно в мире все было в порядке и ничего неправильного не могло с ними случиться.

А потом Конор увидел их. Гарри, Салли и Антон шли прямо к нему, наискосок пересекая двор, причем Гарри не спускал с него глаз. И взгляд его был не насмешливым, а тревожным. А вот его дружки как будто чего-то с удовольствием ждали.

Они подошли, и Конор почувствовал облегчение и слабость.

* * *

В это утро он проспал достаточно долго, чтобы успеть увидеть кошмар, как будто ему и без того не было плохо. Все повторилось снова: ужас и падение, и отвратительная тварь, поджидавшая в конце. Проснулся он с криком. Начинавшийся день не обещал ничего лучшего.

Когда он наконец набрался храбрости спуститься, отец на бабушкиной кухне готовил завтрак.

Бабушки нигде не было видно.

— Очнулся? — поинтересовался отец, держа в руке кастрюльку, в которой варил яйца.

Конор кивнул. И хотя он совершенно не чувствовал голода, подсел к столу. Отец закончил с яйцами и разложил в две тарелки тосты, намазанные маслом — одну тарелку для себя, одну для Конора. Они принялись за еду.

Тишина на кухне была такой тяжкой, что Конор с трудом дышал.

— Ты устроил настоящий беспорядок, — наконец объявил отец.

Конор продолжал есть, стараясь откусывать кусочки как можно меньше.

— Она позвонила мне утром. Рано-рано.

Конор откусил еще один микроскопический кусочек.

— Твоей маме стало хуже, Кон, — продолжал отец, Конор быстро поднял голову. — Бабушка поехала в больницу, поговорить с врачами. А я должен отвезти тебя в школу…

— «В школу»? — удивился Конор. — Хочу увидеть маму!

Но отец тут же покачал головой.

— Сейчас там детям делать нечего. Я заброшу тебя в школу и поеду в больницу, а сразу после уроков заеду за тобой и отвезу к маме, — Быть может, я заберу тебя раньше… если возникнет необходимость.

Конор резко выпрямился, отложив нож и вилку. Больше он есть не хотел.

— Эй! — позвал отец. — Помнишь, я говорил, что нужно быть храбрым? Вот сейчас самое время стать храбрым, сынок, — он кивнул в сторону гостиной. — Я понимаю, как ты расстроился, — потом он печально улыбнулся, но тут же вновь посерьёзнел. — Точно так же, как твоя бабушка.

— Я не хотел, — объявил Конор, чувствуя, как учащенно колотится его сердце. — Я не знаю, как все это случилось.

— Все в порядке, — заверил его отец.

Конор нахмурился.

— В порядке?

— Ни о чем не беспокойся, — продолжал отец, заканчивая свой завтрак. — В море случаются вещи и похуже.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что все мы сделаем вид, будто ничего не случилось, — твердо объявил отец. — Потому что сейчас происходят другие, более неприятные вещи.

— Это ты о маме?

Отец вздохнул.

— Доедай свой завтрак.

— Вы даже не собираетесь наказать меня?

— А смысл, Кон? — Отец покачал головой. — Есть ли в этом смысл?

* * *

На уроке Конор не слышал ни одного слова, но учителя словно не замечали его, задавая вопросы классу. Мисс Марл не потребовала у него Жизнеописание — хотя был последний день сдачи этой домашней работы. А ведь Конор так и не написал ни единого предложения.

Однако казалось, что это никого не интересовало.

Одноклассники тоже сторонились Конора, словно от него плохо пахло. Он даже попытался припомнить, перебросился ли с ними хоть одним словом с самого утра. Нет. Выходило так, что в этот день он говорил только с отцом.