ряд слов на итальянском, которые, судя по тому, как он их произносил, были ругательствами.

— Никто из тех, кто слышит тебя, не может не услышать страсти в твоей музыке. Она отзывается вот здесь… — Стефано взял ее руку и положил себе на грудь, на сердце, которое под ее ладонью отбивало ровный, успокаивающий ритм. — Ты играешь как ангел, чье сердце разбито. Я не плачу, но мне хотелось плакать при звуках твоей музыки.

Когда-то у Люси была уверенность в себе, но теперь она таяла из-за ее желания быть лучше, быть совершенной, пока она не перестала думать, что вообще умеет играть. Когда-то она считала, что сможет добиться всего.

— Он был твоим партнером. Он должен был любить тебя, а не пытаться унизить. Люди могут завидовать успеху.

Люси внимательно посмотрела на Стефано:

— Теперь он занял роль первой скрипки вместо меня.

— Из-за травмы?

Она кивнула, слезы жгли глаза. Люси вытерла их. Стефано взял ее руку и начал массировать ладонь, двигаясь вверх. Удовольствие от этого прикосновения, от его заботы пронзило ее насквозь.

— Из-за травмы и еще из-за слухов, что я что-то говорила дурно о других членах оркестра… о дирижере. Я отрицала это, но я совсем недавно в этом оркестре. Я никому не сообщила, что мне больно потому, что мне было почти… стыдно, что мое тело подвело меня. Я скрыла это от них, думая, что смогу разобраться сама. Это заставило всех заподозрить, что я могу врать еще о чем-то. Я — связующее звено между оркестром и дирижером. Я не могу выполнять эту работу, если люди мне не доверяют.

— Люди завидуют твоим талантам. Вот и все.

Прикосновение Стефано смягчилось, стало больше похоже на поглаживание, и она застонала. Его глаза потемнели, и в них она увидела что-то незнакомое. Как будто он видел ее так, как никто другой.

— Ты красивая, страстная женщина, и ты не должна позволять никому пытаться убедить тебя в обратном. Оркестр?… Они не заслуживают твоего блеска.

Слова застряли у Люси в груди, как рука, схватившая сердце и скрутившая его. Она провела свою жизнь в мире конкуренции. Мир музыки — это мир красоты, но ты должен быть сильным. Тебя не всегда хвалят. В большинстве случаев ты получаешь критику. Иногда конструктивную, чаще — довольно жестокую.

Похвалы Стефано значили больше, чем он мог себе представить, и все же она отплатила ему тем, что не была честной. К горлу подступил комок желчи. Что бы он подумал о ней, если бы это было так?

Стефано взял ее руку и поднес кончики пальцев к своим губам. Поцеловал их. Жар его дыхания, тепло ее тела. Она ничего не сказала, просто лежала, наслаждаясь вниманием, как кошка, которую гладят. Ее глаза закрылись, пока она поглощала удовольствие от всего этого.

— Не могу поверить, что после вчерашней ночи в моей постели мы вообще говорим о другом мужчине. — Его голос стал более глубоким. Грубым.

Люси открыла глаза и увидела, что он пристально и сосредоточенно смотрит на нее.

— Думаешь, ты настолько хорош? — поддразнила она.

Стефано поднял бровь. Уголки его губ дернулись в улыбке, которая никак не могла вырваться. Да, он был так хорош — и знал это. Тело выдало ее. Прошлая ночь была откровением удовольствия.

Люси продолжила дразнить его:

— Или ты ревнуешь?

— Я защищаю то, что принадлежит мне.

Сила этих слов пронзила ее насквозь. «Моя».

Она должна быть возмущена тем, что он такой… собственник.

— О, я твоя, не так ли? — Люси смеялась.

Тогда Стефано по-настоящему улыбнулся, и в его улыбке было что-то знойное и порочное, что говорило ей, что она заплатит.

— Должен ли я напомнить тебе, чье имя ты выкрикивала всю ночь?

Дрожь желания пробежала по ней, кожа покрылась мурашками. Люси тоже подняла бровь.

— И ты это повторишь?

— Я хочу тебя, — прорычал он, — и не собираюсь быть нежным.

Ее дыхание стало резким и быстрым в ожидании того, что он может сделать.

— Тогда не стоит.

Руки Люси были слегка прижаты над головой его руками, а его сильное, мускулистое тело прикрывало ее. Сердце билось в диком и неконтролируемом ритме — не от страха, а от волнения, что ею овладел этот мужчина. Бедра разошлись в стороны. Люси хотела, чтобы Стефано вошел в нее, чтобы она могла забыть обо всем, кроме удовольствия, которое мог ей принести.

— Дай мне посмотреть… С чего мне начать.

Уголок его рта приподнялся в злобной ухмылке, и она поняла, что он знал, что сделал с ней. Ленивый жар, бегущий по ее венам, взорвался чем-то более горячим, более мощным. Ей было все равно. Она выгнула спину, пытаясь поставить его в правильное положение, чтобы облегчить желание внутри, которое нарастало и нарастало. Но тяжесть его бедер удерживала ее. Он делал это, чтобы мучить, заставить умолять, а ей было все равно.

Стефано отпустил ее руки.

— Не двигайся, — прорычал он.

Она замерла, когда он опустил голову, его зубы царапнули ее сосок. Удовольствие от этого пронзило ее насквозь. Она извивалась под ним. Затем он двинул бедрами, скользя по ней. Лоно увлажнилось.

— Стефано…

Ее голос был шепотом, как глоток воздуха, и Люси подумала, слышал ли он ее. Она не хотела показаться сломленной. Она пыталась продлить удовольствие, растянуть его до тех пор, пока оно не лопнет с силой.

Глубокий, звучный смешок Стефано был чистым злом. И как бы сильно она ни нуждалась в нем, маленькая, мятежная часть ее не хотела дать ему удовлетворение от того, что он сделал с ней. Это была игра, в которую играли, чтобы посмотреть, кто уступит первым.

— Что ты сказала, дорогая? — Он по-прежнему ласкал ее левый сосок, и его дыхание было теплым.

— Ничего, — выдохнула она.

Стефано снова взял в рот ее твердый сосок. Еще одна стрела удовольствия пронзила ее между бедер, где он покачивался, прижимаясь к ней. Он снова отстранился и подул на нее, холод этого потока воздуха на ее влажной коже заставил ее сосок напрячься еще сильнее. Это было тяжело. Чрезмерная чувствительность. Слишком много и слишком мало одновременно.

— Если ты можешь произнести хоть одно слово, значит, у меня плохо получается.

Если Стефано сделает хоть что-то еще, она умрет. Прямо здесь, на кровати. И ее причины, по которым она хотела выиграть эту маленькую игру, стали туманными, когда тело начало поддаваться его натиску. Она подняла руки над головой, потому что именно этого он от нее требовал, а ей и в голову не пришло задавать ему вопросы.

Еще одно