окутанных серебристым пухом, но не имели сил расправить лепестки.

– Сожалею, что встречаю тебя в столь неприглядном виде, – с искренним сочувствием сказал он.

Если не знать, что он-то всему виной, можно было бы и поверить.

– Сожалею, что встречаю тебя, – в тон ему ответила я.

– Не скучаешь по дому?

– Нет, отчего же? Всякий знает, что Асгард – прекраснейший из миров, а Болотные Палаты – наилучший из домов. Мне повезло, что теперь я могу жить здесь.

– Это занятие не очень тебе подходит, – он кивнул на ведро, из которого я высыпала золу.

– Не хуже всякого другого.

– От тебя самой зависит сменить это положение на другое, получше.

– Да что ты говоришь, господин! Я всего лишь бедная служанка, благодарная за кусок хлеба.

– Ты одна из самых прекрасных и могущественных женщин в мире. Когда ты в полной силе, ни одна из богинь Асгарда, а тем более великанш, не может сравниться с тобой. Сейчас ты не владеешь своей силой полностью, и это ощущают на себе все семь наделенных разумом миров. Везде неурожаи, скот приносит мало приплода, у людей родится мало детей, а у альвов – и вовсе никаких. Чтобы род их не прервался, они вынуждены искать себе жен среди смертных, а там их не очень-то привечают. Приходится им тайком пробираться к женщинам, пока мужья не видят, и накладывать чары, чтобы жены приняли их за мужей…

– Вижу, тебе это хорошо знакомо! Печально будет, если род альвов прервется, а людской – оскудеет, – грустно кивнула я. – Но что же тут можно сделать?

– Я знаю хороший выход. – Он слегка придвинулся ко мне, и я ощутила жар его янтарных глаз, как будто к моей щеке поднесли горящий уголь. – Я не могу снять чары и вернуть тебе твою полную силу, пока ты враг мне.

– Но если природа наша столь различна, едва ли между нами возможен мир.

– Отчего же нет? Существа с различной природой недурно уживаются вместе… да и различия меж нами не так уж велики. Все мы желаем процветания человеческим родам – и альвам, и двергам… Да, что касается двергов…

Он посмотрел на мой пояс, но тот сейчас выглядел очень тускло, «камни жизни» погасли.

– Рассказывают, этот пояс тебе сделали четверо братьев Брисингов. А в уплату пожелали провести с тобой ночь – все четверо. И раз этот пояс на тебе, что каждый может видеть, стало быть, ты приняла это условие.

– Я даже знаю, кто это рассказывает. Тот, кто сам хотел бы повести со мной ночь, а лучше четыре, и не может об этом не думать. А раз не может не думать – не может не говорить, ибо он не из тех, кто умеет держать свой язык на привязи. Так что обличает он этим не меня, а свои похотливы помыслы.

– Хорошо, что ты так думаешь, но трудно будет убедить людей… Дыма без огня не бывает, скажут они. Всякому так забавно воображать светлую богиню в постели с маленькими черными карлами, что об этом так и тянет поговорить!

– Рада, что у вас есть столь важный и увлекательный предмет для беседы, – устало ответила я. – Но если мне придется выслушивать полный пересказ непристойных бесед, что ведутся у тебя в доме, то участь моя и впрямь станет тяжкой!

– Ты можешь ничего этого не выслушивать. Только пожелай – и положение твое переменится. Из служанки ты станешь госпожой.

– Чего ты хочешь? – Держа в опущенных руках грязное ведро, я посмотрела прямо в его пылающие глаза.

– Будь моей женой. Я построю тебе отдельный дом, верну валькирий, чтобы прислуживали. И возвращу тебе твои силы, чтобы твое лицо вновь засияло, как солнце, а волосы стали золотыми.

– А как же госпожа Возлюбленная?

– Она будет жить в своем чертоге, а ты – в своем. Вы станете равными и будете почитаемы одинаково людьми, асами и альвами.

– Нет, – надменно ответила я, будто собиралась торговаться. – Только полный обмен. Я стану госпожой в Чертоге Радости и сяду на ее престол среди жен асов, а она перейдет в служанки и будет выносить золу с очагов.

– Это невозможно! – резко ответил он. – Ее родня ничего такого не допустит.

Как будто я не знаю, что Фригг с ним самим состоит в отдаленном родстве и против их общей родни он ни в коем случае не пойдет.

– Тогда каждая из нас останется там, где сейчас, – так же резко ответила я и толкнула его ведром. – Дай мне пройти, иначе хозяйка будет бранить меня за лень! Скажет, я целыми днями ничего не делаю, а только болтаю с мужчинами!

Он было посторонился, я хотела пройти, но он схватил меня за руку, не побоялся испачкаться о ведро. Притянул к себе, склонился к моему лицу и зашептал:

Длань твоя в моей ладони,

Взор моим окован взором,

Я твоей владею волей

Сердце сетью уловляю.

Нет тебе покоя ночью,

Девы дни тоскою полны,

Коль меня любить не будешь

Доброй волей и навечно.

Как кора в костре сгорает,

Как солому ломит сила,

Сгинешь ты, погибель примешь,

В жажде жаркого желанья.

Струи рек в моря стремятся,

К Хрёду[6] мчатся Фрейи мысли.

Не найдешь ни в чем удачи,

Не ответив Твегги воле.

Воспылает лоб от жара,

Холод льда скует колени

На заре иль на закате,

Коль мою нарушишь волю…

Он и правда был гораздо сильнее, чем все они вместе взятые. Вся сила вселенной, которой он когда-то отдал себя, теперь пришла ему на помощь. При первых же словах его заклятья на меня будто упали ледяные оковы; не только члены, но и мысли мои оказались скованы. Меня кружило вихрем, а я была легковесна и бессильна, будто сухая травинка. Могучий огонь одевал меня и сжигал волю, голова пылала, ноги стыли, а моя кровь устремилась куда-то в черноту, унося последние искры сознания.

От меня ничего не осталось – ведь я и есть воля к свободному росту, а его он пытался подавить своими чарами. Я сгорела, будто пучок сухой сломы, упала к его ногам кучкой черного пепла…

А когда я медленно поднялась и встала на колени, он отшатнулся и не сдержал крика.

Лицо мое стало бурым, как сгнившие листья, волосы – спутанными и пегими, а