перебиваясь рыбной ловлей да, может, птичьими яйцами. Неудивительно, если от такой жизни в таком месте у здешних обитателей чешуя вырастает по всему телу. Отсюда и берутся россказни о людях-тюленях…

Новый вихревой порыв ударил в лицо, и Снефрид покачнулась. А потом на голову обрушился ливень. Ахнув, Снефрид вспомнила, как далеко зашла – пока вернется в дом, промокнет до костей. Огляделась – нельзя ли укрыться поблизости под скалой? Может, этот дождь будет коротким.

И тут же ей бросилась в глаза человеческая фигура в дверях той хижины. Снефрид вздрогнула от неожиданности – несмотря на сети, хижина выглядела пустой, как будто ее обитатели ушли в море и вернутся не скоро. Однако на пороге стоял старик с длинной седой бородой и взмахами руки звал ее к себе. Показывал на небо – дождь, ты промокнешь! Наверное, ему лучше знать, как долго длятся такие дожди. Подхватив полы плаща, Снефрид бросилась бежать по важному песку. Старик отодвинулся от дверного проема, позволяя ей войти, и Снефрид впрыгнула в темноту хижины.

Потоки холодной воды, порывы ветра и шум непогоды остались позади. Старик закрыл дверь, воцарилась тишина. В обложенном камнем очаге на земляном полу горел яркий огонь, возле него сидела старуха с пряжей. Над огнем висел небольшой черный котелок, в нем что-то варилось – конечно, рыба, о чем говорил и запах, что еще здесь может быть?

– Я с тех кораблей… – задыхаясь после бега, начала Снефрид, хотя кроме как с кораблей, которые жители наверняка видели, ей было неоткуда взяться. – Привет и здоровья вам, добрые люди…

– Садись, обогрейся, – старуха показала ей место напротив. – Дождь кончится до темноты, ты успеешь вернуться, не намокнув.

– Спасибо вам, – Снефрид села и расправила полы плаща, чтобы просохли.

– Скоро будет готова похлебка, – старик заглянул в котелок. – Ты, известное дело, привыкла к каше и козьему сыру, но коз тут нечем кормить.

– Вы, должно быть, иногда вымениваете у проезжающих рыбу на хлеб?

– Бывает и так. Но вот видеть женщину, которая так свободно разгуливает по острову одна, нам еще не доводилось.

Старик сел напротив Снефрид и пристально взглянул на нее. Был он высок, плотен; темное, выдубленное ветрами лицо покрывали крупные глубокие морщины; на лбу и переносице они напоминали таинственные, никому на свете неведомые руны. Густые волосы и длинная борода походили на пепел догоревшего костра с остатками углей – в них смешались и белый, и все оттенки серого, и черный.

– Ты не похожа на невольницу, которую везут в Серкланд продавать. Откуда же ты здесь взялась?

– Я разыскиваю моего мужа. – Снефрид сложила руки на коленях и подумала, что ей, вероятно, еще сорок раз придется рассказать свою сагу; к концу путешествия она будет как знаменитые сказители, которых на праздники приглашают в богатые усадьбы и они способны повторять излюбленные сказания даже во сне. – Он отправился в странствия, и несколько лет у меня не было о нем никаких вестей…

Она стала говорить медленно, оценивая каждое слово. Ни к чему, пожалуй, и здесь спрашивать про Ода – едва ли он мог попасть на этот обломок скалы, оброненный великанами в море.

– Но потом я узнала, что он решил поселиться в далекой стране на Восточном Пути, и отправилась к нему.

– Так значит, ты встала на путь Фрейи?

Ну вот. Видно, избежать этого невозможно: услышав, что одинокая женщина ищет по свету мужа, всякий сразу думает о Фрейе.

– Я не хотела этого! – вырвалось у Снефрид; она вовсе не желала, чтобы ей и здесь стали воздавать почести, как богине. – У меня не было иного выбора – в родном краю я лишилась всего, меня преследовали недруги и еще более опасные люди, и мне пришлось бежать оттуда… Я едва не погибла…

– Отчего же не было? Ты могла всего этого не делать. За твоим мужем остался большой долг, но пока он жив, никто не мог спрашивать этих денег с тебя. Ты могла объявить о разводе с ним, выйти за другого, и никто не посмел бы больше тебя беспокоить. Ты была бы состоятельной хозяйкой, муж любил бы тебя, соседи уважали, и на всю жизнь уделом твоим стали бы покой и достаток. Что тебе помешало?

Старик наклонился вперед, через полутьму хижины вглядываясь в лицо Снефрид ясными, как серебро, проницательными глазами. А Снефрид сидела застыв, будто скованная чарами. Да, она изрядно прославилась в округе Лебяжий Камень, но как вести о ее делах могли дойти сюда, за множество переходов?

– Но раз уж ты не хотела столь заурядной доли, – продолжал старик, – а искала славы и богатства, что мешало тебе выйти за Эйрика Берсерка? Он – человек слова, он взял бы тебя в жены и сделал королевой над частью Свеаланда, а потом, быть может, и во всей стране. Зачем ты от него ушла?

– От-ткуда ты знаешь? – с трудом подавляя дрожь, едва не стуча зубами, выговорила Снефрид.

О ее делах с Эйриком могло быть известно в вике Бьёрко, откуда остров Алсну хорошо видно. Но здесь, через два дня пути, к тому же в такое время, когда корабли не ходили? С тех пор как Эйрик предложил ей обручиться – в тиши спального чулана, за прочно запертой дверью, – ни один корабль еще из Озера на восток не ушел! Асвард и его люди – первые. Да и на Алсну Снефрид и Эйрик ни одному человеку не рассказывали о той своей беседе.

От изумления у Снефрид закружилась голова.

– Мне рассказал мой сын, – невозмутимо, с легкой усмешкой на бледных губах ответил старик.

– Сын? Кто же твой сын – всезнающий мудрец Мимир?

– Нет. Да вон они, мои сыновья, – старик кивнул в угол. – Хравн Белый и Хравн Черный.

– Они родились одновременно, вот мы и дали им одно имя на двоих, – добавила старуха.

На первый взгляд, когда Снефрид только вошла, хижина показалась ей совсем тесной, пригодной не более чем для двоих жильцов. Теперь же, когда глаза ее привыкли к свету огня, хижина оказалась больше. И кроме старика со старухой в ней обнаружились еще люди – на спальном помосте напротив Снефрид, дальше от двери, сидели два парня и дружелюбно улыбались ей.

Снефрид вздрогнула. Как она могла сразу их не заметить? Двое молодых мужчин – не серые козлята, которых не приметишь под лавкой, пока не начнут шевелиться. Парни были очень похожи и весьма хороши собой – красивые открытые лица, блестящие глаза, – только у одного волосы и бородка были темными, а у другого совсем светлыми.