Григорий молча посмотрел на Джасима, одетого по походному, с длинным посохом в руке и винтовкой за плечами. Ничего не сказав, вернулся назад, начал натягивать укороченные, десантного, а не казачьего образца полусапоги, которые обычно носил.

— Ты куда? — спросил Кательников

— На кудыкину гору… — буркнул Григорий — скоро вернусь.

— Вот так голос. Ты чего, атаман…

— Надо кое с кем встретиться. Не ходите за мной.

Кательников встал со своего места, глянул в окно.

— Атаман… ты здоровый, чи как? Тебя ж там зарежут.

— Иншалла…

— Тю… совсем спятил… — выразил свое мнение еще один из казаков, бровастый и бородатый Кузьма Степнов, отличный, почти уникальный пулеметчик, попадающий из Максима в стеклянную банку за версту и умеющий вести огонь накатом[20].

Кательников — схватил Велехова за руку

— Ты чего, атаман. Опомнись…

— Выйдем.

— Здесь говори. С каких пор у тебя — от казаков секреты.

— Да не от казаков… — Григорий показал глазами на стену. Там и жил знахарь, точнее — знахарка. И кому она может пересказать разговор — то одному шайтану известно…

Вышли — втроем, Степнов с ними. Было уже совсем тепло, почти по-летнему. Для гор Хадрамаута это означает — выше тридцати в тени…

— Ты чего, атаман, с аллашниками говорить собрался? Да они тебя… на нас на всех приговор Шуры, забыл[21]?

— Да не с аллашниками. Про Идарат слыхали?

— Это эти… сицилисты что ли? Еще хлеще…

У казаков и «сицилистов», то есть членов социалистических партий, таких как эсеры или большевики — кровь была с двадцатых. В те годы — обе стороны буквально вели охоту друг за другом, доходило даже до взрывов у казацких казарм. Одни были «сатрапами царской власти», другие «бунтовщиками и мятежниками». До сих пор в крупных городах — многие не подавали казакам руки, и если случался в обществе человек в казачьих чинах — вставали и уходили. Война к этому времени уже прекратилась… но горячая, а холодная — по-прежнему продолжалась. Две части общества — большая и малая — продолжали жить в одном государстве, смертельно ненавидя друг друга.

— Да какие тут сицилисты… — с досадой сказал Григорий — ты вокруг глянь. Ну, какие тут к шайтану сицилисты?

— Какие… сицилисты везде есть.

— На него посмотри — Григорий указал на молча стоящего в стороне Джасима— какой из него сицилист?

— Так и те тоже сицилистами с рождения не были — вступил в разговор Степнов — по ниверситетам нахватались, револьвер купили и вперед. Это запросто…

— Там — никому и тридцати лет. Щенята они. Справедливости хотят. Скажи — много тут справедливости вокруг — а?

— Какая тут справедливость?

— То-то и оно. А они ее хотят. Надо с ними поговорить. Несправедливость — там, во дворце сидит. Скинуть ее — и можно что-то новое начать. Надо им это сказать. Не сказать — они против нас воевать будут. Нам это надо?

— Тю… будут они тебя слушать.

— Будут. Так, казаки, решайте. Если я атаман, так будьте добры слухать. Нет — так и долой, делайте выборы новые, пусть другой атаман будет. А я все равно пойду.

Кательников вздохнул

— Один то не ходи.

— Если всей сотней пойдет — так с ними брухнемся. Если один пойду — стрелять они не будут. Поверь моему слову…

Кательников — проводил взглядом атамана, наклонился к Степнову — у того от постоянной стрельбы был совсем худой слух.

— Давай за Митрием. Пусть следом дует…

* * *

— Долго идти то?

Джасим, выносливый, крепкий как молодой бычок — коротко усмехнулся

— Как Аллах даст.

И, смутившись от того, что так ответил человеку, который вдвое старше его — пояснил

— Я сам не знаю. Они сигнал дадут. Я никогда не знаю, где они, мне говорят — иди там то. А они сами нас найдут…

— Понял.

Григорий оценил — умно. Очень умно. Даже слишком умно для движения, которому всего несколько лет и которое зародилось в нищих горах некогда захудалой и никому не нужной провинции Османской империи. И ясно, что местные — такие методы измыслить не смогли, тут приложили руку матерые подпольщики

Они шли по тропе, которую использовали лишь пастухи для перегона своих стад. Надвигалось лето…

* * *

Сигнал дали, когда они прошли больше десятка верст. Полсуток пути.

Сигнал — был подан солнечным зайчиком, отразившимся от отполированной до блеска плоскости металлической коробки. Такие коробки — были у каждого мужчины в этих местах без исключения, в них носили гашиш, кат, иногда сигареты, если у кого были на них деньги[22] или даже сами деньги. В оригинале — это были металлические коробки из под британского чая высшего сорта, британские колонизаторы, попив чайку коробки выкидывали — а местные подбирали. Полировали до блеска и носили с собой, так у каждого — было средство для подачи сигналов. Умно — в горах ни до кого не докричишься…

Они свернули с тропы — и тут же натолкнулись на двоих боевиков, поджидавших в засаде. Совсем молодые, похоже и двадцати нет — и для этого возраста вооружены просто отлично. В их годы — в племенном ополчении пацаны рады, если получают свою первую, древнюю, еще дедовскую винтовку — а у этих на двоих был пистолет — пулемет СТЭН и автоматическая винтовка Токарева. Правда, не факт что последняя стреляет… она очень чувствительна к уходу, с этим сами казаки в свое время намучались. Но и СТЭНа хватит, чтобы перепилить их пополам…

Один из молодых — у него даже не было бороды, так, кустистая поросль на подбородке — что-то резко спросил на странном, каркающем языке — и Джасим на этом же языке ответил. Велехов — языка этого не знал совершенно, но явно не арабский, не похож ни на один из диалектов. Скорее это горский язык, распространенный восточнее этого места… казаки много слышали про него, но не нашли никого, кто бы смог их обучить хотя бы нескольким словам. А язык этот — в основном распространен на британской территории. Вот и соображай… что к чему.