Лана выпячивает губы, моргает. Она сбита с толку. И пыл заодно свой петушиный потеряла. Это хорошо. Что так её напрягло? Что я ребёнку имя дал? Или ей даже на ум не приходил более простой способ женить меня на себе?

— Пф, — фыркает она, — ты меня за дурочку держишь, Марс? А ты бы так взял и женился?

— Теперь ты этого не узнаешь, — парирую холодно. — Поезд ушёл. Ну, так что тебя сподвигло бросить младенца перед дверью? Ты вообще в своём уме? А если бы я домой не пришёл?

— За идиотку вот меня не считай, ладно? Я всё просчитала. И следила за тобой. И как мышь стояла на пол-этажа выше, пока ты пялился на колыбельку. Видел бы ты своё лицо, Марс! Это того стоило!

— Дешёвые понты, как всегда, и минимум мозгов, что не удивительно.

Она меня раздражала. Безмерно.

— Вот только не надо меня лечить — хватит! — опять пошла она в атаку. — Я тебя слишком хорошо изучила. А так у меня был шанс — и хороший. Ты ж к нему проникся, да? Кровь она не водица. А когда на руки возьмёшь да соску сунешь — вообще ведёт не по-детски, правда? Явись я на порог, ты б меня пинком под зад. Одно дело — абстрактный ребёнок у кого-то на руках, другое — когда ты его к груди прижимаешь. Так что все твои аргументы — мимо, понял? И всё шло хорошо. С какого ты перепугу вдруг решил в полицию обратиться? Что, кишка тонка? Запас прочности треснул?

— Я сейчас тебя тресну, — пообещал задушевно и представил, что трясу эту дуру, как грушу.

— Какой ты милый и заботливый, отец моего сына! — Лана так и сочилась сарказмом.

— Да, я такой. Красавчик. Забыла? А пока вспоминаешь, приготовь документы на Даньку, поедем в полицию. Сделаешь заявление — придумаешь сама: обстоятельства вынудили подбросить, денег не было — и поедем, заберём его.

Она откидывается на стуле, кривит губы в змеиной усмешке. Глаза у неё сверкают из-под ресниц. Красивая стерва.

— Никаких документов, понял? Выкручивайся, как знаешь. А потянешь меня туда, заявлю, что ты ребёнка украл. И тогда посмотрим, кто кого. Тебе ведь на соревнования скоро? Вот никуда не поедешь. Да и вообще.

Я всё равно не видел логики в её действиях. Подспудно понимал: что-то не так, о чём-то она мне не договаривает. И ребёнка всеми правдами и неправдами из беды выручать не спешит. Абсолютно алогичное поведение. Никуда не вписывается. Поэтому я решил действовать наугад.

— У тебя их просто нет, документов. Поэтому ты и бесишься. Что ты за мать, Лана? Кусок бесчувственного бревна? Он же страдает. У ребёнка стресс.

— Не тебе меня судить, Марс, — подалась она вперёд. Именно в этот момент подошёл официант — принёс мой заказ, куриный суп с лапшой. По тому, как дёрнулось её горло, я понял, что она голодна. Что-то было не так со всей этой историей. И правды я сейчас не услышу. Но вот по тому, как она дёрнулась, по блеску её глаз, я вдруг понял: мне страшно. Что-то или кто-то довёл её до отчаяния. Именно поэтому малыш оказался у моих дверей. И она сейчас боится. До визгу боится, нервничает, сидит, как на иголках.

— Ешь, — подвинул к ней тарелку с супом.

Лана дёрнулась, но по тому, как задрожали у неё руки, как не посмела она отказать, как смаковала каждую ложку горячего бульона, стараясь есть очень медленно, будто наслаждаясь, я понял: всё ещё хуже, чем кажется.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я подозвал официанта, заказал ещё еды. И себе, и ей. Пока мы ели, решил сменить тактику. У меня катастрофически мало времени, чтобы во всём разобраться. Но просто так спустить на тормоза уже не получится.

— Сделаем так, — якобы пошёл я на мировую. — Что сделано, того уже не вернёшь. Делу дан ход, и, как ты понимаешь, забрать малыша просто так не получится. Но из всех ситуаций есть выход. Давай по-честному: тебе так не терпится выйти за меня замуж?

Лана сыто усмехнулась.

— А почему бы и нет, Марс? Ты чертовски привлекателен, я просто опупительная. Нам было хорошо вместе. Так хорошо, что однажды ты забацал мне малыша.

— О котором ты не заикнулась ни тогда, ни позже, а решила осчастливить меня много времени спустя.

— Ну, ты не очень-то любезно меня выставил. А я, знаешь ли, птица гордая.

Лана после еды явно подобрела. И дёргалась уже не так сильно.

— И всё же, — продолжал я исподволь гнуть своё. — Никогда не замечал в тебе желания осесть, стать матерью семейства, быть домоседкой, варить мне борщи.

— Пр-р-р, — сыграла губами Лана марш презрения, — ты что, в каменном веке живёшь? Что ж ты такой несовременный-то, а? Борщи ему подавай. Может, ещё и кофе с какавой тебе варить по утрам? Раньше как-то и без этого, одним сексом обходились. А поесть можно и вот, в ресторанчик сбегать.

— Ты плохо меня знаешь. Я такой. Ретроград и скучный перец. Борщи, кофе, дети. Жена — сидеть дома у ноги, пылесосом владеть, по барам не бегать.

— Да ладно, — пихнула она меня игриво ногой под столом, — наговариваешь на себя почём зря.

Я не наговаривал. Немножко преувеличивал, но Лане об этом знать не стоит. Тем более, что она думает, будто я дурачусь.

— Ребёнок случайно получился, ты ж никогда детей не хотел, — продолжила она откровенничать. — Решила тебя не напрягать.

Ну, допустим, это не я не хотел. Это она всегда с брезгливостью и ужасом о детях, словно они запаршивленные собачонки. И тем более сейчас странно звучит из её уст вот это — «не напрягать».

— А сейчас, значит, решила напрячь? — интересуюсь, не спуская с неё глаз.

— А теперь — да, — нагло пялит она на меня свои глазищи. — Обстоятельства поменялись. Жизнь меняется. Почему я должна мучиться, а ты — в шоколаде?

Мучиться. Вот так. Уже теплее.

— Хорошо, — играю я в покорного ослика, — значит будем что-то думать и решать. Давай так. Как ты знаешь, через неделю мне нужно уехать. Меня не будет дней десять. Вернусь — и начнём действовать. А пока…, — достаю я кошелёк, — это хватит? Чтобы не было так мучительно больно в ожидании жить?

Лана выхватывает деньги движением фокусника — молниеносно. Деловито пересчитывает, шевеля от усердия губами. Деньги она всегда любила и уважала.

— Да, как раз кстати. Но не думай, что спустишь историю на тормоза, — напускает она на себя тяжёлый флер угрозы. — Я буду ждать. Вернёшься — составим план действий. Ну, пока, Марс? — машет Лана мне рукой.