Прошло две недели.

Точнее, двенадцать дней: с того последнего разговора с Бондаревым в моем мозгу словно включился некий счетчик, отсчитывающий сутки за сутками. Утром кто-то невидимый напоминал мне: пятый день, шестой… восьмой… — от чего и до чего?

Возвращаясь с работы, я обязательно просматривала входящие звонки. Нет, я по-прежнему не ждала звонка от Бондарева — если бы он захотел, то всегда мог позвонить мне на мобильник, — но я втайне надеялась, что звонок будет от Глеба. Не зря же он взял мой номер?

В пятницу вечером, нажав кнопку «Входящие», я обнаружила на табло штриховую линию: номер был не определен. Это заставило мое сердце забиться взволнованно. С мобильника на домашний мне вообще никто не звонил, значит, звонок был междугородный. Вряд ли это мать: с ней мы пообщались буквально пару дней назад, и у них с тетей Ниной все было в порядке. Неужели Глеб? Я проверила время звонка и увидела, что опоздала всего минут на десять: заходила в продуктовый купить что-нибудь на ужин. Сдался же мне этот йогурт!

Я включила телик.

Сериалы уже давно и основательно оккупировали все без исключения каналы. Все были без конца и без начала, а потому мне было без разницы, на каком из них остановиться. Я выбрала какую-то мелодраму. Присев на диван, открыла злополучный йогурт и приступила к вечерней трапезе.

И в это время раздался звонок.

Я вздрогнула и едва не опрокинула на колени пластмассовый стакан.

— Номер не определен, — бесстрастно изрекла прятавшаяся в моей старенькой «Руси» женщина.

Я отключила звук телевизора, и герои на экране с их липовыми страстями враз онемели. Я торопливо взяла трубку.

— Добрый вечер, — послышался далекий голос, который я могла бы узнать из тысячи. — Наташа?

— Глеб!

— Он самый. He разбудил? У нас с вами приличная разница во времени.

Боже, о чем он говорит? При чем здесь разница во времени?! Даже если бы он собрался позвонить в три часа ночи, я бы села у аппарата и ждала этого звонка!

— Не разбудили.

— Как вы, Наташа? Скажите, я был прав… ну, насчет этого?

— Да, — коротко ответила я.

— Значит, это не он?

— Не он…

— Я опять прав. Всегда прав, — даже на расстоянии я услышала в его голосе грустные нотки. — Из-за этого и трагедия, как в театре все равно.

Кажется, это была реплика генерала Хлудова из булгаковского «Бега».

— И вы знаете, кто? — осторожно спросил Глеб.

— Да. Я знаю, кто. Этот человек… умер.

— Значит, вы снова вместе? — произнес Глеб. — Я рад за вас.

Воцарилась тишина. В трубке что-то пощелкивало, статическое электричество — или как там это называется?

— Мы… снова вместе, — с легкой запинкой подтвердила я.

Но даже стократно подтвержденная ложь правдой, увы, не становится.

— Рад за вас, — повторил мой собеседник. — Прощайте, Наташа…

Я не успела больше ничего сказать: он разъединился.

Я взглянула на часы. Начало одиннадцатого. Наверное, он уже спит, он всегда ложился рано. Но я не могла ждать и начала торопливо одеваться.

И шагнула в ночь, лунную и прохладную.

Я даже не знала, что скажу ему, и надеялась: сердце подскажет. И почему-то больше не боялась, что застану в его квартире другую женщину — может быть, потому, что в тот, последний перед расставанием миг увидела его глаза — страдающие и любящие — и верила, что он еще не преодолел тот короткий шаг, отделяющий любовь от ненависти?

Такси не было, и я пошла пешком, все время ускоряя шаг. Потом не выдержала и побежала, стук каблуков гулким эхом отражался от стен домов. В одном из дворов подвыпившая компания подростков заулюлюкала мне вслед: «Эй, девушка, можно и мы с тобой?». Спасибо за «девушку», ребята.

Спустя двадцать или двадцать пять минут я стояла у подъезда его дома, с трудом переводя дыхание. Достала из кармана брелок с ключами, выбрала чип. Приложила его к светящемуся кружку на металлической поверхности двери — и вошла в подъезд. Поднялась на его этаж. Прислушалась: из-за двери квартиры не раздавалось ни звука.

Я минуту помедлила.

Позвонить или открыть… самой?

А, будь что будет! Я вставила ключ в замочную скважину, повернула и осторожно, как ночной вор, вошла в прихожую.

В квартире было темно и тихо. Так тихо, что было слышно, как на кухне капает из крана вода. Где он теперь спит? Остался на диване в гостиной или вернулся в спальню?

Я на цыпочках подошла к двери в гостиную. Прислушалась. С дивана доносилось размеренное дыхание Славы Бондарева. Тусклый лунный свет, проникавший в комнату через окно, освещал его лицо. Наверное, ему снилось что-то не очень приятное, потому что во сне он хмурился.

Я опустилась на край дивана, коснулась его руки, лежащей на одеяле, и прошептала:

— Слава…

Он пошевелился. Что-то пробормотал во сне.

— Слава…

Он медленно открыл глаза.

— Ты…

В его голосе не было удивления — только бесконечная теплота и нежность.

Я наклонилась и поцеловала его. В следующее мгновение он полностью пришел в себя ото сна.

— Я знал, Наташа…

Его рука потянула молнию моей куртки. Я приподняла плечо, помогая ему и освобождаясь от верхней одежды. Потом сбросила полусапожки, сняла через голову свитер, расстегнула джинсы… Через полминуты я уже юркнула под одеяло и прильнула к его теплому сильному телу. Мы не говорили друг другу ни слова, они были сейчас не нужны.

Слава положил мою руку на свою ладонь, а другой молча перебирал мои пальцы. Я прижалась к его груди, вдохнула запах его кожи — такой мужской, знакомый, такой любимый. Его волосы щекотали мою щеку. Я вновь слышала приглушенный стук его сердца, под который засыпала прежде. Но сейчас нам обоим было не до сна, мы так давно не были вместе — долгих две недели, нет, даже больше. И мы наслаждались этими безмолвными минутами, жадно впитывая друг друга, чтобы вновь превратиться из двух отдельных, измученных недавними событиями половинок в одно счастливое целое.

Прошла вечность, прежде чем я вспомнила, что мне надо сказать ему…

…одну очень важную вещь.

— Слава, я не знаю, принято ли… ну, поздравлять с прошедшим днем рождения?

— Да я и сам не знаю. Валяй, что здесь плохого?

— Тогда поздравляю тебя.

— Спасибо, Наташенька, — он поцеловал мои волосы.

— И подарок.

— Не надо подарка. Ты — мой подарок. И другого мне не надо.