Вообще, и другие мысли закрались в голову нехорошие. Я слышал про недавний случай, когда вооруженных ментов побил какой-то безоружный парень, как потом оказалось, из Интерпола, человек с классной спецподготовкой. Вершинин, конечно, руками работает мастерски. Может быть, он тоже из каких-то спецслужб и тоже спецподготовку прошел? По крайней мере, за второе я могу отвечать – прошел... Тогда что может получиться? Что мы со своим расследованием сдуру влезли в шпионские игры?.. Это было бы совсем некстати. Его наверняка в этом случае «отмажут», а пострадавшим, нам то есть, еще и подзатыльников по полной программе навешают.

Это была одна из версий, впрочем, гипотетическая, ничем не подтвержденная, кроме демонстрации противником профессионального умения драться, способности быстро принимать правильные, возможно, единственные решения, и плюс к тому моего личного впечатления, что мы с этим парнем уже влипли в нехорошую историю. Вершинин, в сравнении с нами, и думал, и действовал с большим опережением, а мы просто не успевали за ним. Обоснований версия под собой практически не имела. А личные впечатления не могут рассматриваться как факты. Впрочем, мы, менты, слишком привыкли действовать против неподготовленных людей. Но ведь среди преступников и подготовленные встречаются порой... А иногда – и сотрудники спецслужб. И отбрасывать версию было нельзя. Что-то мне словно в ухо об этом шептало.

* * *

В управлении уже знали о том, что с нами произошло. Дежурный майор встретил нас такой радостной довольной улыбкой, словно жену вчера в карты проиграл, и сообщил, что Бегемот приказал отправить нас к нему сразу по возвращении. И того, и другого... Бегемот, иначе говоря, полковник Бамотов, наш начальник управления, вообще-то был человеком не слишком строгим, но достаточно скользким. Всегда знал, как, с кем и при каких обстоятельствах ему себя вести. Но мы при этом никогда не знали, как себя поведет он.

– Мы на больничном, – сообщил я дежурному майору. – Как только оправимся и поправимся, заглянем к товарищу полковнику.

И сразу прошел не в свой кабинет, а в туалет, чтобы рассмотреть себя в зеркало. Лейтенант Суглобов увязался за мной. Он вообще с дежурным не общался, потому что ему говорить было трудно. Вернее, сам-то он что-то мекал, но понять, что именно, было так же проблематично, как расшифровать мычание коровы.

Зеркало в туалете обрадовало нас мало. Внешний вид лейтенанта еще никого не пугал – просто синяя шишка на подбородке и небольшая опухоль правильной полусферической формы. А мой лиловый синяк не только мешал смотреть, он еще и ко мне все взгляды приковывал, как произведение высокого искусства. Хорошо, что в рабочем столе у меня завалялись, как помнится, солнцезащитные очки. Забыл кто-то из допрашиваемых свидетелей и уже несколько лет за ними не заходит. И в кабинете я в первую очередь нацепил на нос эти очки.

– Где твой Федя? – спросил Суглобова.

Лейтенант плечами пожал, но тут же постучал кулаком в стенку, за которой находился общий кабинет отдела уголовного розыска. Там мудро догадались о желании начальника отдела, и старший лейтенант Яковенко привел все того же забинтованного и заклеенного недострелянного страдальца Федю.

– Что вы мне такого нытика подсунули? – Вася Яковенко откровенно жаловался. – Чуть не плачет, домой хочет... Чувствует он себя, видите ли, плохо... Спина у него кружится вместе с задницей.

– В камере он себя лучше почувствует. Там спальные места, правда, выделяются на два часа в сутки по очереди. Все остальное время стоять придется. – Я сурово смотрел сквозь темные очки одним глазом. – Если ему надоело в кабинете сидеть, пусть там постоит.

Очки на мне были узкие и синяк полностью прикрыть, конечно, не могли, да и сам синяк вызрел широким и качественным, и Федя, глядя на него, что-то пробормотал под повязку на лице. Мне послышалось, будто он произнес, что есть все-таки на свете справедливость.

– Что-что? – переспросил я.

– Спасибо, я посижу. – Федя явно повторил не то, что бормотал. Но я умно сделал вид, что подбитый глаз помешал мне расслышать первую фразу. Перебарщивать в нажиме на свидетеля и пострадавшего тоже не следует. Такие люди могут еще пригодиться.

– Ну и садись, отдохни, болезный и бесполезный... Данные на Вершинина есть?

– Сейчас принесу. Недавно пришли, должны уже были распечатать... – Яковенко, почесав живот, двинулся к двери.

– Давай побыстрее, – сказал я ему в спину и повернулся к Феде. – Двор, куда ты нас привез сначала... Рисуй план. Где Вершинин живет?

Я пододвинул Феде лист бумаги и ручку. Но тот только плечами пожал:

– Это надо Польди спрашивать... Убитого. Мы на улице ждали. Программист из того двора выехал. Откуда я знаю, где живет... Там четыре дома. Десять средних размеров деревень поместить можно.

– По нынешним временам, – сказал лейтенант Суглобов, и я с трудом разобрал отдельные слова в его философском мычании, – в четырех среднего размера домах можно поместить сто деревень... Это потому, что народу в деревнях, как сказывают, не осталось.

Федя посмотрел на лейтенанта с удивленным довольством. Но относительно вокальных способностей лейтенанта ничего не сказал.

– Не знаешь, значит. – Я постучал по столу гипсом. Несильно постучал, но сразу почувствовал боль. Прежняя тактика угроз и угрожающих жестов дала о себе знать. Придется теперь обходиться надрывом голосовых связок. И лейтенант в надежные напарники тоже не потянет, хотя добросовестно будет что-то, грубо говоря, подсказывать.

– Не знаю.

Похоже, Федя понял, что его персональное избиение в нашей программе не предусмотрено, и неприлично осмелел.

Вернулся старший лейтенант Яковенко, положил на стол передо мной полторы странички текста и звучно вздохнул, таким печальным образом предваряя чтение документа из картотеки. То ли сочувствовал моему единственному рабочему глазу, то ли реагировал на текст распечатки.

– Что? – спросил я.

– Нарвались вы, – констатировал Вася. И кивнул на Федю: – А надо было бы им нарваться. Он бы их без автоматов на куски разорвал. Повезло дуракам, что их так просто расстреляли и без мучительной инвалидности обошлись.

– Понял, Федя? – сказал я. – Старший лейтенант Яковенко справедливо считает, что вас вместо расстрела следовало бы этому парню на растерзание отдать, чтобы до конца жизни уродами промучились.

Федя осторожно нос потрогал. Слово «урод» вызвало у него определенные ассоциации.

Я посмотрел распечатку и сразу определил, что данные не из нашей картотеки. Простое оформление документа не того стандарта. Это был обыкновенный ответ на запрос.

– Откуда такой калибр? – спросил у Яковенко.

– У нас ничего на него не было, кроме мелких данных. Я, с разрешения Бегемота, запрос послал в ФСБ. Потому так долго и шло...

Я стал читать. Анкетные данные тоже не простые. Вырос без отца в большом промышленном центре Урала. Мать – ныне генеральный директор и совладелица крупного металлургического холдинга. Очень богатый человек. Об отце данных нет... Сам Роман Павлович учился в техническом университете, с последнего курса вылетел, несмотря на влиятельность матери, и ушел в армию. По собственному желанию... Служил в частях спецназа ГРУ, принимал участие во многих боевых операциях, имеет правительственные награды. После службы переехал в Москву, женился, но через полгода развелся. В криминальных связях не отмечен. В случае необходимости более конкретной информации нам рекомендовали обратиться в управление кадров ГРУ.