— … Женщина, которую любят, да, конечно… Но порой мы любим женщину… скверно, как инструмент обладания миром. Как некую пробуждающую силы скрипку, откуда извлекают пьянящие аккорды… Извините меня, я очень стар, и, признаюсь, у меня с потенцией отношения… иронические. Вы, конечно, много за собой наблюдаете?

— Постоянно. Не могу от этого отделаться. Мне все труднее и труднее забыться. Когда знаешь, что любишь в последний раз, а быть может, и в первый… Не знаю даже, то ли у меня предчувствие сексуального угасания, то ли чего-то более…

— … Гибельного?

— Если угодно. Я живу в смутном предчувствии конца света, а поскольку не верю, что ему придет конец…

— Да, привязанность к жизни — одно из самых больших зол любви.

— Не то чтобы я боялся смерти…

Он улыбнулся:

— Полно вам, месье, полно. Вы человек гораздо более искушенный, чтобы делать вид, будто вам незнакома эта маленькая игра, в которую вы пускаетесь. Если у вас «гибельные» предчувствия, то это потому, что вы даете зароки. Вы хотите избежать полового бессилия — просто бессилия — и призываете смерть, чтобы уберечь себя от этого. Это излюбленная мужская показуха. Fiesta brava[7]. Измученный бык мечтает об ударе шпагой, опускает голову и ждет, чтобы его добили. Совершеннейшая гнусность. Есть какие-нибудь особые пристрастия?

— В каком смысле?

— Оргии и всякое такое, чтобы разбудить зверя.

— Нет, никогда. Мне это отвратительно.

— Вам приходится сильно напрягать воображение?

— Вы говорите о… фантазиях?

— Да. Порой настает момент, момент пресыщения, когда реальности — даже если она очень красива и ее нежно держат в своих объятиях — уже недостаточно… и тогда взывают к воображению. Закрывают глаза и призывают его на помощь. Негритянки, арабские женщины, просто животные. Это случается гораздо чаще, чем обычно считают…

— Вот уж точно не мой случай.

— … Порой попадают в пресловутый «круг» Визекинда. Вы ведь наверняка о нем знаете?..

— Признаюсь, что нет.

— Ну, Визекинд очень хорошо его описал, почитайте, это интересно. Когда реальности становится недостаточно, когда она притупляется и уже не способна стимулировать, обращаются к воображению, к фантазиям, но затем само воображение исчерпывает себя, отстает и, в свою очередь, требует возврата к реальности… Таким образом, вы приходите к трагедии совершенно добропорядочных мужчин, которые начинают приставать к африканским рабочим и просят у них помощи и силы… Ну да. Что я нахожу в подобных случаях особенно трогательным, так это понимание, преданность и дух самопожертвования со стороны женщины…

Я смотрел на него с недоверием. Было что-то несуразное и ирреальное в этом кратком описании несчастья и извращения, сделанном почти весело полупрозрачным восьмидесятилетним старичком, которого я всего несколько мгновений назад воображал себе в гномьем колпачке под сказочным грибом.

— Это довольно ужасно.

— О нет, нисколько. Просто я думаю, что не все так уж неверно в учении Церкви… или даже того толстячка, которого вы приметили… — Он повернулся и постучал кончиком своей ручки по животу Будды. — И успокойтесь, я вовсе не собираюсь предсказывать вам будущее, дорогой месье. Я не притязаю даже на то, чтобы сделать обзор вопроса. Горизонт, так сказать, безграничен. А в этом мире слишком много несчастий, и нельзя быть всюду одновременно… Скажем, желательно смотреть вещам прямо в лицо, чтобы достичь хотя бы некоторой отрешенности… — Он грустно улыбнулся. — Знаю, знаю: часто труднее всего заключить мирный договор именно с самим собой. Впрочем, полагаю, что вы пришли проконсультироваться со мной безо всякой четко определенной причины, что порой бывает самой безотлагательной из причин… Вы мне даже сказали по телефону, что «это срочно»… И вы ведь наверняка уже консультировались у каких-нибудь врачей?

— Всего у одного.

— Браво. Это еще не паника. А после меня в какую инстанцию предполагаете обратиться?

Я спросил себя, что я, в самом деле, тут делаю, зачем явился беспокоить этого человека в его благодушном христианстве.

Мы молчали. На его письменном столе стоял букет полевых цветов, а на стене, словно в давние времена, тикали старинные часы с маятником. Менгар дружелюбно смотрел на меня поверх очков. Он был похож на святого Франциска Ассизского кисти Джотто. Я вполне представлял его в рясе, окруженным птицами.

— Благодарю вас за… предостережение, доктор. Думаю, что с этой стороны ничем не рискую. У меня очень развит инстинкт самосохранения. Признаюсь также, что сексуальность еще никогда не представала моему уму в виде сексологии. Мне всегда казалось, что, когда сексуальность превращается в сексологию, сексология не слишком-то помогает сексуальности. К несчастью…

— Понимаю, понимаю…

— Я люблю одну женщину, как никогда еще не любил в своей жизни.

— И она вас тоже любит?

— Искренне в это верю.

— Ну что ж, дайте ей шанс полюбить вас еще больше. Поговорите с ней откровенно.

— Я боюсь потерять ее. К тому же жалость, сами знаете… Бедненький мой, и все такое…

— Мне казалось, вы говорили о любви, — заметил Менгар. — Хотя, собственно, признаю, что в моем возрасте все легче и легче обходишься без плотского… Ладно. Давайте-ка посмотрим, как обстоят дела с вашими физическими возможностями. С функциональной точки зрения у вас много затруднений?

— В общем-то, первый порыв всегда происходит сам собой, но затем его надо подкреплять…

Он что-то отметил в моем листке социального обеспечения.

— Стало быть, эрекция затруднена.

— Не совсем, но…

— Не оправдывайтесь, дорогой месье. Вы ведь не перед судом, и никто вар ни в чем не обвиняет. Ваша честь француза, патриота и бойца Сопротивления тут совершенно ни при чем. Значит, с проникновением никаких сложностей. Никакой дряблости члена, никакого сгибания, нестойкости, отклонения и уверток, усиливающихся в момент введения? Однако тут мы вступаем в опасную область, о которой говорит Зильберман в своей шеститомной «Сексуальной энциклопедии», которую, впрочем, вы сами же и опубликовали… Дряблость члена требует усиленного ощупывания в поисках входа, но эти поиски напрасны, потому что член недостаточно плотен и ему не хватает стойкости и напора, чтобы раздвинуть губы влагалища, так что ему в некотором роде кажется, что он не может найти вход, потому что не в состоянии его открыть… Но не спешите! Не все еще потеряно. Если вы заглянете в труд Зильбермана, который столько сделал для сексуального процветания Запада, то найдете там соответствующий прием. Кладете вашу правую руку под бедро вашей возлюбленной, когда лежите на ней, и крепко подпираете основание и прилегающую треть или даже половину вашего члена вилкой из пальцев, чтобы удержать его внутри и помешать выскользнуть… Потому-то такое решение и называется «костыли». Это выглядит примерно так…