Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это очень любезно с твоей стороны, Том, спасибо.
– Знаешь, я собираюсь заставить Эйба переменить мнение.
– Насчет чего?
– Мне кажется, что ты знаешь ответ на этот вопрос.
– Он не согласится, чтобы у меня был собственный салон.
– Нет, Иди, – сказал он, робко положив свою руку на ее. – Насчет Бенджамина Леви.
Она убрала руку.
– Нет, Том. Ты… ты не понимаешь. – Она взяла поднос и быстро встала.
Он тоже встал, забрав у нее поднос.
– Ты любишь его? – прошептал он, пристально глядя на нее.
– Не имеет значения, что…
– Ты любишь его, Иди? – продолжал настаивать Том, голос его звучал хрипло и взволнованно.
Она покачала головой, глядя на поднос.
– Я даже не увлечена им. Он мой старый друг – вот что я думаю о нем.
– Это все, что мне нужно было знать, – сказал он. – Спокойной ночи, Иди. Спасибо за прекрасный вечер. Это оставить кухне, да?
Она кивнула, вид у нее был немного смущенный и взволнованный одновременно.
– Спи спокойно, – сказала она ему вслед, прекрасно зная, что ей самой это не удастся.
* * *
Следующий день прошел без происшествий. Том спокойно и старательно работал в кладовой, сортируя ткани – после того, как провел инвентаризацию – по цвету и выделке. Эйб вернулся со встречи с портным с Севил-роу и отчитался в тот вечер за ужином, что семя было посеяно.
– Теперь подождем, пока он его польет, – сказал он, помешивая куриный суп в тарелке, чтобы тот остыл.
– А как насчет остальных ателье? – спросил Том.
– Новости распространяются быстро, сынок, – уверенно сказал Эйб, осторожно пробуя ложкой суп, а затем махнув ею в сторону Тома. – Ешь. Ты хорошо поработал сегодня.
Том огляделся.
– Разве мы не будем ждать Иди?
Эйб продолжал есть.
– Она не будет обедать с нами сегодня вечером.
– Почему?
Старик поднял голову и, промакивая бороду салфеткой, окинул Тома многозначительным взглядом.
– Сегодня она ужинает с близкими друзьями семьи. Она как раз прихорашивается перед уходом.
Разочарование причинило ему почти физическую боль, и аппетит сразу исчез. Том трудился весь день, зная, что в конце дня его наградой будет Иди: ее улыбка, голос, эти взгляды исподтишка, которые ему отчаянно хотелось расшифровать как интерес к себе, а не просто как вежливость. Он надеялся провести какое-то время наедине с ней, хотел услышать ее беспечный смех, такой, как в тот день, когда они встретились в больнице. В присутствии отца она была такой осторожной и послушной, что Том чуть с ума не сходил. А выходит, она оставляет его на весь вечер один на один с Эйбом. Внезапно нежный мясной аромат перестал казаться таким привлекательным, как всего несколько секунд назад. Он посмотрел на блюдо, от которого поднимался пар. Рис, который Иди добавила для сытности, покрывал дно блюда. Боковым зрением он заметил какое-то новое цветовое пятно и посмотрел на дверь, где стояла Иди, одетая с иголочки и потрясающе выглядевшая в красном. Она натягивала перчатки и решительно избегала его взгляда.
– Там еще много, – сказала она в воздух. Том почувствовал, что ее бодрый голос звучит натянуто. Ему хотелось, чтобы она встретилась с ним взглядом.
– Ты прекрасно выглядишь сегодня, Иди, – непринужденно заметил Том, но вместо нее заговорил ее отец.
– Желаю отлично провести время, дорогая, – сказал Эйб. – Только не забудь список. Мне нужно знать насчет костюма для Бенджамина.
Том посмотрел на Иди, которая кивала отцу, повязывая шелковый шарф. Ярко-красное платье свободно падало с плеч. Пояс был частью самого платья, но находился ниже талии. Дополняли костюм маленький белый воротничок и такие же манжеты с черными запонками, подходившими к пальто, за которым она потянулась.
– Она уверяет, что это новый стиль, который скоро войдет в моду, – сказал Эйб.
– Как тебе?
– Это ты сшила? – спросил Том.
Она кивнула с застенчивой улыбкой, по-прежнему избегая его взгляда.
– Да. Низкая талия – довольно смелый ход, но… – Она пожала плечами. – Это то, что скоро захочет носить любая женщина.
– Даже не спрашивай, откуда она это знает, Том, – сказал Эйб, заставляя Тома оторвать взгляд от Иди. – Это тайна. Магия. Есть такое понятие – осмос. Она каким-то образом впитывает это из всего, что читает, слышит, видит.
– Ну, выглядит невероятно привлекательно. Не останавливайся на достигнутом, – сказал Том с жестом победителя, который заставил Эйба усмехнуться, разламывая хлеб.
– Даже не сомневаюсь, Том, – призналась Иди и отвернулась, смущенно поправляя волосы.
Эйб поднял палец.
– Все, о чем тебе стоит беспокоиться, любовь моя, – это чтобы Бенджамину Леви понравилось, как ты выглядишь в этом. – Он перевел взгляд на Тома, а затем снова на еду, достаточно медленно, чтобы тот это заметил, но достаточно быстро, чтобы Том продолжал смотреть на старика, когда тот уже вернулся к еде, как будто этого разговора и не было.
Том улыбнулся, но совершенно неискренне.
– Так вот почему ты не ужинаешь с нами, – сказал он, поднимая бокал, чтобы направить свое раздражение на него. Он умело поболтал воду.
– Это не вино, Том, – заметил Эйб.
– Хорошего тебе вечера, Иди, – пожелал Том.
– Спасибо, – сказала она и была вынуждена наконец встретиться с ним взглядом, и в ее глазах он заметил тихую боль.
По лицу Эйба было непонятно, заметил ли он ее тоже.
– Передай от меня привет семье Леви, – бодро сказал он. – Скажи Мойше, что пора ему зайти и привести в порядок свой костюм. У нас свадьба через несколько недель.
– Хорошо, папа, – сказала она, снова не глядя на Тома.
Том не мог этого позволить.
– Как ты будешь добираться до дома ваших друзей? – неожиданно спросил Том.
Она улыбнулась, но довольно сдержанно.
– Пешком. Это не очень далеко.
– Тем не менее на улице холодно и скользко. Позволь мне тебя проводить. Доставить в целости и сохранности. – Он посмотрел на Эйба. – Я оставлю Иди на углу, если ей так будет угодно, но мне кажется, что мое воспитание диктует провожать леди до двери.
– Какие прекрасные манеры у нашего Тома, дорогая, – сказал Эйб с легким намеком на сухость. Том знал, что загнал старика в ловушку. Отказать сейчас дочери в провожатом было бы ужасно неловко. – Конечно, идите, молодой человек. Но тут всего пять минут ходу.
– Все равно, – сказал Том, вскакивая.
– Твой ужин остынет, – посетовала Иди, но Том отметил, что в ее голосе не прозвучало огорчения.