Предъявив такой ультиматум, он закроется у себя в комнате и будет бойкотировать эти глупые увеселения. Если жена вздумает противиться, он готов и с ней расстаться… Не желает его слушать, пусть живет с кем-нибудь из детей.

Конечно, это полная катастрофа. Но зато, все потеряв, он обретет самое дорогое — свободу и достоинство! Он перестанет наконец бояться, он подавит в себе жалкого, пришибленного чиновника, который во всем сомневается, всего пугается, шага не может ступить, сто раз не осмотревшись по сторонам.

Сам того не замечая, Али Риза-бей уже привык дома ссориться с детьми из-за всякой ерунды, привык спорить и торговаться до хрипоты с торговцами на базаре из-за нескольких курушей. Он никогда раньше не выходил из себя, если его не забирало за живое, не кричал, если был уверен в своей правоте. Теперь он готов был кинуться на каждого встречного из-за пустяка, сердился без всякого повода и с каждым днем чувствовал себя все хуже и хуже.

Да, Али Риза-бей стал совсем другим человеком. И несмотря на это, он упорно продолжал верить, что в нужный момент сумеет, как прежде, постоять за свои права и защитить интересы семьи. Он верил, что такой день наступит, — господь бог не обойдет его своей милостью…

Он по-прежнему упорно и придирчиво искал женихов для дочерей. Неужели перевелись на белом свете добрые, благородные люди? Попробуй найди хоть одного порядочного среди всего этого сброда, который увивается вокруг девушек на званых вечерах!.. И хотя Али Риза-бея уже не тащили силком в гостиную, он выходил сам, присматривался к приглашенным, как Диоген, который днем с огнем пытался разыскать хоть одного настоящего человека на улицах родного города. Кто знает, вдруг однажды посетят его дом два праведника, два избавителя, чья нравственность выше подозрения.

Он заприметил нескольких, более или менее солидных гостей, нашел предлог поговорить с ними и разузнал о них на стороне, и что же? Все эти, с позволения сказать, женихи слыли личностями весьма сомнительными. Он легко мог убедиться — для этого не требовалось даже особой проницательности, — что за вполне благопристойной внешностью этих господ скрыты порочные, жалкие души. Стоит только прикоснуться к этим разряженным куклам, и мишура мигом слетает, чтобы явить взору отвратительную наготу морального уродства. Но если быть до конца честным, то разве дочери его — не того же поля ягоды? Весь день они ходят по дому в лохмотьях, в старых платьях, не выпуская из рук иголки, зашивая, накладывая заплаты на полинявшую, выцветшую от времени старую одежду. А как только наступает вечер, они преображаются, надевают шелковые платья с цветами, с блестками и порхают, словно бабочки. Трудно поверить, что эти заливающиеся соловьем девушки, расточающие улыбки направо и налево, несколько часов назад, будто прачки, ругались самыми последними словами…

Потеряв надежду найти среди гостей порядочного человека, Али Риза-бей уже готов был отдать дочерей любому, кто согласится взять их в жены.

«Если дело и дальше так пойдет, — думал отчаявшийся отец, — то мои дочери в конце концов могут угодить в умело расставленные сети, скомпрометируют себя, и потом выдать их замуж будет невозможно. Нужно признать, что Лейла и Неджла не бог весть какие сокровища. И проявлять излишнюю щепетильность просто смешно. Тут уже не до нравственного благородства, были бы у женихов деньги, чтобы они могли прокормить семью…»

Улучив момент, Али Риза-бей сумел побеседовать с коммерсантом, который будто бы имел виды на Лейлу. Это был немолодой, лет сорока, мужчина. Звали его, как и мужа Фикрет, Тахсин-беем. Он дважды был женат, и оба раза, судя по его словам, неудачно. Он, безусловно, отличный семьянин, жен своих ублажал, как мог, если верить его рассказу, но эти неблагодарные сбежали, опозорив его доброе имя… Тахсин-бей, между прочим, сказал, что зарабатывает уйму денег, а сейчас у него наклевывается очень выгодное дельце, — если все пойдет благополучно, он станет одним из самых богатых и уважаемых людей в Стамбуле.

Али Риза-бей не очень поверил Тахсин-бею и усомнился в его доброте, благородстве и богатстве. Но чем черт не шутит, может, в словах Тахсин-бея и есть доля правды.

Если Тахсин-бей не жулик и денег у него много, то чем он тогда не жених? Однако на следующее утро Хайрие-ханым, убирая комнату, нашла на полу счет и письмо, адресованное Тахсин-бею, в котором портной угрожал заказчику судом, если тот не заплатит за два костюма, сшитых еще год назад…

Не больше «повезло» и Неджле. Чтобы раскусить ее «жениха», Али Риза-бею понадобилось около десяти дней.

Молодой человек, двадцати восьми лет, благородной осанки, служил на почте, жалованье получал небольшое, но зато ему досталось богатое наследство от умершего в Европе родственника.

Поскольку он имел серьезные виды на Неджлу, Шевкет поспешил навести о нем справки. Выяснилось, что деньги, которыми сорит молодой человек, достались ему вовсе не от умершего дядюшки, а получены от любовницы — богатой шестидесятилетней старухи…

«Любой ценой выдать замуж Лейлу и Неджлу» — эта мысль преследовала Али Риза-бея постоянно. Ни о чем другом он не мог теперь думать…

Когда прежде он видел, как его дочери танцуют в объятиях незнакомых мужчин, шутят с ними, о чем-то шепчутся, прогуливаются под руку, он приходил в ярость. Теперь его не мучили ни угрызения совести, ни стыд. На все он смотрел сквозь пальцы, втайне надеясь, что дочерям, может быть, удастся завлечь кого-нибудь в свои сети и женить на себе.

Среди поклонников Неджлы и Лейлы появлялись иногда весьма приличные, благовоспитанные молодые люди, и каждый новый поклонник вселял в Али Риза-бея новую надежду. Он даже не противился и не возмущался, когда его дочери уезжали на прогулку и их поздно вечером привозили домой на машине. Однако молодые люди, покружившись около девушек, точно пчелы вокруг цветка, быстро исчезали. Наивные мечты старого отца рассеивались, словно утренний туман над морем. Глаза его застилали слезы отчаяния.

Раньше, когда Али Риза-бей с важностью сановника появлялся в гостиной, веселое оживление стихало. В его присутствии гости не позволяли себе ни вольностей, ни рискованных шуток, ни чрезмерного кокетства. Теперь все вели себя бесцеремонно, нисколько не считаясь с ним и не стесняясь его. Если прежде гости обращались к нему, почтительно называя «уважаемый бейэфенди», то теперь без тени смущения они рассказывали в его присутствии непристойные анекдоты, а женщины — эти бесстыдницы — осмеливались приглашать его на танцы…

Несчастный Али Риза-бей старился, дряхлел и все больше опускался. Он еще надеялся, что вдруг объявится жених для его дочерей, хотя надежд на такое чудо было мало. А мир корчился вокруг него в безумной пляске, словно накануне светопреставления…

Может быть, он напрасно видит все в мрачном свете? Зачем сгущать краски? Ведь кругом идет веселье! То танцуют и пляшут — того гляди, рухнет пол под ногами, — то устраивают какие-то глупые игры, заставляют почтенных людей залезать на стул, петь петухом, ползать на четвереньках, брыкаться и кричать ишаком, вызывая бурный восторг всех гостей. Но старик понимал, что это веселье только напоказ.