– Мудак!

– Ай, ай, ай, неужели наша еврейская мамочка позволяетсвоей детке говорить такие нехорошие слова?

– О тебе? Позволяет! Даже поощряет.

– Ну еще бы, она же меня иначе как мерзавцем неназывает!

Соня неимоверным усилием воли заставила себя молчать.Ненавидела грубые хамские перебранки. Да и смешно это, в конце концов… Вотдоеду до дому, и все.

Пробка мало-помалу начала таять.

– Ну что, барышня желают своими ножками топать илипозволят нашей малости доставить их до дому?

– Нет, – охрипла от омерзения Соня. – Высадименя.

– У метро?

– Неважно! Чем скорее, тем лучше.

– Воля твоя.

Он подъехал к тротуару в самом неудобном месте. Чтобывыбраться, надо ступить в глубокую лужу. Плевать! Соня распахнула дверцу и, нислова не говоря, вышла. Разумеется, вода залилась в ботинки. Но она даже непочувствовала. Хотела с силой хлопнуть дверцей, но передумала и оставила ееоткрытой. Так когда-то в юности делал Левка, если ловил машину, а шоферотказывался его везти или заламывал слишком высокую цену.

– Сучара жидовская! – услышала она.

Что ж, все правильно, так мне и надо! Мама в который разоказалась права. Типичный мерзавец! Очутившись наконец на тротуаре, Сонядвинулась к палатке:

– Дайте что-нибудь выпить!

– Выпить или попить? – деловито справилсямолоденький продавец.

– Выпить! Лучше из баночки… Но не пива!

– Понял! Джин-тоник или водку с томатным соком?

– Водку!

Она схватила жестяную емкость, сорвала кольцо и единым духомпроглотила отвратительное пойло. Но ей сразу стало легче. Она швырнула банку ичто было сил поддала ногой. Видела бы ее сейчас Берта Яковлевна! Впрочем,какая-то женщина все-таки очень удивилась: с виду приличная особа, непохожа наалкашку, а ведет себя… Ужас просто!

Соня между тем уже поймала машину и вскоре дрожащими рукамиотпирала квартиру. Ее мольбы были услышаны. На подзеркальнике в прихожей лежалазаписка: «Я в Большом. Целую. Мама». Соня тут же ощутила досаду. Лучше бы мамабыла дома, согрела бы ей ужин, отвлекла бы своими бесконечными разговорами… Новедь известно, нет в жизни счастья. Она первым делом отправилась в ванную, ейхотелось как можно скорее принять горячий душ, чтобы смыть с себя мерзкий запахпсины. Теперь понятно, откуда эта вонь в его машине. Так пахнут антисемиты.Псиной, перегаром, хамством… А собаки тут вовсе ни при чем. Ни одна даже самаяшелудивая собака не воняет так гнусно, как этот… Тоже мне любовничек! Нет, мамепро это говорить нельзя ни в коем случае, она меня со свету сживет. Подуматьтолько, ведь она всегда твердила: «Поверь, этот мерзавец еще и антисемит. Я этопупком чую». А я-то, идиотка, смеялась над мамой. Господи, ну почему, почему яне бросила его раньше? Я ведь давно его не люблю… Жалела, дурища проклятая. Воти получай…

Соня терла кожу жесткой мочалкой с ароматным гелем и, когдав ванной уже было нечем дышать, облилась холодной водой и выскочила, накинувхалат. В прихожей надрывался телефон. Наверняка этот гад!

– Алло!

– Сонька, ты дома?

– Алиса, слава богу!

– Что стряслось? – встревожилась Алиса. –Что-то с мамой?

– Нет-нет. Ты где?

– Я тут недалеко, я заеду?

– Алиска, какое счастье! Скорее, давай!

– А мама дома?

– В театре!

– Еду!

Через четверть часа Алиса уже входила в квартиру с букетомумопомрачительных коричневатых тюльпанов.

– Это по какому случаю? – спросила Соня.

– Без всякого случая, просто попалась такая красота.Привет, подруга. Жрать хочу смертельно.

– А выпить?

– Я же за рулем.

– Жалко, – вздохнула Соня, роясь в холодильнике.

– А что, есть повод?

– Угу.

– Ладно, по рюмашке дернем, так и быть. А чтопроизошло? Плохое или хорошее?

– Это как посмотреть…

– Уже интересно. Тебе помочь?

– Нет, что ты.

– Сонь, ты почему все время морду от меня воротишь, а?Ты ревела?

– Ну ревела, и что?

– Ничего. Просто интересно – из-за чего.

– А тебе бы понравилось, если б тебя сучарой жидовскойназвали?

– Ну смотря кто… Если пьяный бомж, то мне бы, наверное,было… безразлично.

– А если не бомж?

– А кто? Неужто кто-то из клиентов? – испугаласьАлиса.

– Боже сохрани!

– Ясный перец, твой Славик.

– Откуда ты знаешь?

– Догадливая я, Сонечка.

– Слушай, Алиска, ты что, как мама, пупком чуешь в немантисемита?

– Не знаю, пупком или еще чем, но чую.

– Но ты же не еврейка!

– Ну и что? – удивилась Алиса. – По-твоему,антисемиты противны только евреям?

– Алиска, почему у меня все так?

– Что – все? – ласково и чуть покровительственноулыбнулась Алиса.

– Ну жизнь… Личная жизнь… Почему мне так не везет?

– А кому везет?

– Бывает же…

– Редко.

– Это да. Но все-таки. Хоть раз в жизни может повезти?

Лицо Алисы исказилось гримасой такой боли, что Соня дажеиспугалась. Неужели она все еще мучается?

– Раз в жизни обязательно повезет. В сорок лет ничегоне кончено еще, Сонька. Вот давай за это и выпьем, а потом ты мне всерасскажешь.

Они выпили по рюмке водки, и Соня, захлебываясь слезами, всеповедала подруге.

– Говнюк! – определила Алиса. – И слава богу,что ты наконец с ним распрощалась. Я надеюсь, что распрощалась.

– Я его видеть больше не могу. Алиска, может, мне вбрачное агентство обратиться, а?

– Не будь дурой, какое брачное агентство?

– Мне сегодня Норка все уши прожужжала.

– Нет, Соня, не для нас это. Да и какие женихи изагентства с твоей мамой? Смешно! Нет, тебе другое нужно… – задумчивопроговорила Алиса, вертя в тонких пальцах хрустальную рюмку.

– А что? Что мне нужно? Родить?

– Родить? Я об этом не думала…

– А о чем ты думала?

– О том, что тебе просто необходимо научиться житьодной.