В шесть часов Эсма спохватилась, что опаздывает на вечерний спектакль – и с воплями умчалась. Едва живая Лера, шатаясь, поплелась было в ванную переодеваться, но задержалась, чтобы рассмотреть гитару Романа, лежащую на крышке рояля.

Это была небольшого размера, изящная семиструнная гитара с красивыми перламутровыми вставками на грифе. Лера зачарованно поводила пальцами по серебряным струнам.

– Какая она красивая… И маленькая… Я таких ни у кого не видела!

– Старинные семиструнки все маленькие. А это – дедова, краснощёковская, девятнадцатый век. Краснощёков известный мастер был, все цыгане его знали. – Роман усмехнулся. – У вас, кстати, такая же в кабинете музыки висит – не обращала внимания? Между барабанами?

Вспомнив маленький музей инструментов в школьном кабинете музыки, Лера улыбнулась. Роман, наоборот, насупился:

– Болтается там на стенке без дела… а инструмент хороший! Я второй год её украсть хочу! – Но, увидев испуг, мелькнувший в глазах девушки, он махнул рукой. – Да шучу я, шучу! Если б всерьёз хотел – давно бы там той гитарки не было! Эх…

В прихожей Лера не сразу смогла попасть в рукава куртки, которую ей, как взрослой, придерживал Роман. Он, глядя на эти попытки, серьёзно спросил:

– Загоняла Эмка тебя? Привыкай… Танцовщицы в театре каждую репетицию по три-четыре часа пашут. А вечером ещё спектакль работают.

– Ромка, да я же не артистка, – напомнила Лера. – Мне на эстраду не выходить…

– Кстати, пора бы выйти, – заметил вдруг он. – Хочешь попробовать?

– Я?! – Лера улыбнулась, уверенная, что он шутит. – Хочу, конечно! Прямо в цыганском театре!

– Ну, этого не выйдет… – Роман задумался. – А в школе – давай попробуешь? В конце мая выпускной концерт – спляшешь им?

– Ты обалдел?! – девушка, наконец, поняла, что он говорит всерьёз.

– Чего «обалдел»? У тебя уровень приличный! Я же вижу! Даже Эмка вон хвалит, а она знаешь какая вредная?!. Выйди на сцену да покажи цыганскую пляску! И пусть эта Шестова умоется!

– Ни за что! – твёрдо сказала Лера.

– Ой, как здорово! – завопила Глушко так, что несколько идущих впереди первоклассников испуганно обернулись. – Лерка, это же шикарно! Подрежем Шестовой нос! А то много о себе возомнила звезда наша! Как выйдешь со своим танцем – да как дашь! Цыганочку с прибамбасом!

– Да что вы все – с ума посходили?! – простонала Лера. – Сколько раз говорить – не буду я при всех позориться! И кончено!

Светка закатила глаза. Они шли в школу под мелким дождиком, спрятавшись под огромным жёлтым Светкиным зонтом. Стояла уже середина мая. Клумба у школы топырилась тюльпанами и белыми нарциссами. В сыром и тёплом воздухе отчётливо пахло близкими каникулами.

– Да почему позориться-то?! – снова пошла в атаку Глушко. – Если сам Лагутин тебе говорит, что нормально! Он-то профессионал, ему видней! Лерка, а… вы с ним хоть целовались уже?

– Сдурела?! – разозлилась Лера. – С какой стати?!

– Ой-ой-ой! – хихикнула Светка. – Он за тобой просто так ходит, из любви к искусству! Что ты дурочку валяешь, Стрепетова? Вся школа в курсе, что у вас всё… официально, а она подруге любимой мозги полощет!

Лера сочла за нужное промолчать. Действительно, ни для кого уже не было секретом, что Стрепетова и Лагутин «встречаются». Роман дожидался Леру после уроков возле школьного крыльца и, словно не замечая хихиканья девчонок, брал у неё тяжёлый рюкзак с учебниками. Глушко деликатно отставала. Роман с Лерой вместе шли домой, говоря о танцах, об уроках, о том, что Софья Николаевна грозится вылезти из больничного окна по ветке липы и сбежать («Главврач еле уговорил ещё три дня потерпеть!»). О том, что Ромкиной маме в Париже гораздо лучше и что Петька сейчас там с ней («Я с ним вчера говорил, голос весёлый вроде!»). О том, что скоро ненавистный ГИА, который нужно поскорее сдать и забыть про него, как про страшный сон. Лера собиралась учиться дальше до одиннадцатого класса. Роман твёрдо намеревался уходить из школы.

– А что ты будешь делать? – как-то раз спросила Лера. – В артисты пойдёшь?

– Артисты хромыми не бывают, – ровно ответил он. Смуглое лицо парня казалось абсолютно спокойным, но Лера почувствовала, как побежал холодок по спине. Больше этот вопрос она не задавала.

Один раз они собрались вместе в кино на фантастический боевик. Роман предложил было встретиться прямо перед входом в кинотеатр, но Лера в лоб спросила:

– Опять не хочешь идти со мной по улице? Боишься, что люди скажут?

Роман промолчал, но его помрачневшая физиономия и залившиеся краской скулы говорили сами за себя. Лера подумала и медовым голосом согласилась:

– Хорошо, как хочешь. Встретимся у входа! Но я тогда приду в сарафане и в валенках с калошами на босу ногу!

Роман вытаращил глаза и с минуту молча смотрел на нее. Потом захохотал. Потом, вытирая глаза и всё ещё смеясь, спросил:

– Что – не слабо?!

– А вот увидишь! – глядя ему в глаза, улыбнулась она. Рискнуть Роман не захотел, и в кино они пошли вместе от самого дома.

В середине фильма Лера, увлечённо наблюдавшая за приключениями прекрасной инопланетянки и её друга-осьминога, вдруг почувствовала, что её очень осторожно берут за руку. А потом ещё осторожнее прижимаются к плечу. И совсем уж нахально обжигают шею горячим дыханием.

Она отстранилась – решительней и жёстче, чем сама хотела, сделав вид, что полностью поглощена тем, что происходило на экране. Ромка понял. И до конца фильма просидел неподвижно, как памятник, не сводя взгляда со спасающего галактику осьминога. После кино он как ни в чём не бывало проводил чуть живую от волнения Леру до дома, посмотрел в упор чёрными, ничего не выражающими глазами, махнул рукой на прощанье и пошёл к своему подъезду.

Лера не спала всю ночь, мучаясь и терзаясь: может, зря она так? Может, надо было… ну… не сразу от него отодвигаться? Не отскакивать, как дурочка малолетняя? Может, надо было ему позволить как-то?.. Чего тут, спрашивается, было пугаться, Глушко – и та вовсю целуется в подъезде с Мелиховым из десятого, а тут… После всего, что вместе пережили… Ведь Ромка её уже обнимал! И она его тоже! Но та страшная ночь с распахнутым в темноту окном, когда из-за стены доносился тревожный разговор врачей, а она, Лера, обнимала содрогающиеся Ромкины плечи, была, казалось, давным-давно.

«Это же не считается… – уговаривала себя Лера. – Он тогда за бабушку боялся, за маму… Ему всё равно вообще было с кем обниматься… Переживал же! А теперь вот решит, что ты селёдка бесчувственная, и… всё!»

Но, судя по тому, что наутро Лагутин, как обычно, ждал её у подъезда, ничего подобного он не решил…

– Ну уж нет! – решительно заявила Глушко, и Лера, погружённая в свои мысли, вздрогнула от неожиданности. – Ты у меня в этом концерте станцуешь! Я же тебя тоже видела! Это же круто! Это правда здорово! Думаешь, если бы плохо было, я бы тебя отпустила?!