– С ней бывает. Она человек настроения, – сказал Дикки. – Может быть, у нее хорошо пошла работа. Когда выдается такая полоса, она ни с кем не общается.

Отношения Дикки и Мардж явно были именно такими, как Том и предположил с самого начала. Мардж была гораздо больше привязана к Дикки, чем он к ней.

Во всяком случае, Том не давал Дикки скучать. У него в запасе была масса историй про людей, которых он знавал в Нью-Йорке. Подчас правдивых, а подчас и выдуманных. Каждый день они вдвоем выходили в море на яхте Дикки. О предстоящем отъезде Тома больше не упоминалось. Дикки явно нравилось его общество. Когда Дикки хотелось порисовать, Том не попадался ему на глаза, сам же всегда был готов бросить любое занятие, чтобы пойти с Дикки погулять, или покататься на яхте, или просто посидеть и поболтать. Похоже, Дикки нравилось и то, что Том серьезно занимается итальянским. Он ежедневно проводил два-три часа за грамматикой и разговорниками.

Том написал мистеру Гринлифу, что вот уже несколько дней живет у Дикки, что Дикки упоминал о своем намерении слетать зимой в Америку и к тому времени, возможно, Тому удастся убедить его побыть дома подольше. Это письмо, сообщавшее, что он живет у Дикки, выглядело более обнадеживающим, чем предыдущее, где говорилось, что Том остановился в гостинице в Монджибелло. Он писал также, что, когда кончатся деньги, он постарается устроиться на работу, вероятно, в одну из двух местных гостиниц. Это мимоходом брошенное замечание преследовало две цели: напомнить мистеру Гринлифу, что шестьсот долларов не бесконечны, а также показать, что он, Том, не дармоед какой-нибудь, а молодой человек, готовый и стремящийся заработать себе на жизнь собственным трудом. Тому хотелось произвести такое же выгодное впечатление и на Дикки, и перед тем, как запечатать письмо, он дал ему прочитать.

Прошла еще одна неделя с благодатной погодой, с днями упоительного безделья, когда самым большим физическим усилием для Тома было ежедневно взбираться по крутым ступеням, возвращаясь с пляжа, а умственным – болтать по-итальянски с Фаусто, двадцатитрехлетним парнем, которого Дикки специально нанял в городке трижды в неделю заниматься с Томом.

Как-то раз они отправились на яхте на Капри. Остров находился довольно далеко, из Монджибелло его не было видно.

Том многого ожидал от этой поездки, но Дикки был не в духе, что с ним иногда случалось, и расшевелить его так и не удалось. Он повздорил с хозяином причала, где они привязали “Летучую мышь”. Дикки даже не захотел прогуляться по чудесным улочкам, расходившимся в разные стороны от площади. Посидели в кафе на площади, выпили по две-три рюмки мятного ликера, а потом Дикки захотел уехать обратно, чтобы засветло добраться до дому, хотя Том выражал готовность оплатить счет в гостинице, если б Дикки согласился переночевать. Том решил, что это не последняя их поездка на Капри, а сегодняшний день надо списать со счетов и забыть.

Пришло письмо от мистера Гринлифа (оно разминулось с письмом от Тома), где тот повторял свои доводы в пользу возвращения Дикки домой в Штаты, желал Тому успеха и просил незамедлительно сообщить о результатах. Том послушно взялся за перо еще раз. Письмо мистера Гринлифа было выдержано в отвратительно деловом стиле, ну точно как если бы он ревизовал на верфи партию доставленных деталей, и Тому было нетрудно выдержать свой ответ в таком же стиле. Он был навеселе, когда писал письмо, потому что сел за него как раз после ленча, а они всегда были навеселе после ленча, за которым пили вино. Восхитительное легкое опьянение, которое легко как преодолеть при помощи двух-трех чашечек черного кофе и непродолжительной прогулки, так и усилить, выпив еще стакан за неспешными будничными послеполуденными занятиями. Смеха ради Том подпустил в свое письмо толику надежды. Подражая стилю мистера Гринлифа, написал:

“…Если не ошибаюсь, Ричард уже не столь тверд в своем намерении провести здесь еще одну зиму. Как я и обещал Вам, сделаю все, что в моих силах, чтобы отговорить его от этого намерения, и со временем, хотя, возможно, это произойдет только ближе к Рождеству, по-видимому, сумею убедить его остаться в Штатах, куда он собирается полететь в гости”.

В этом месте Том невольно улыбнулся. На самом деле они с Дикки обсуждали, не отправиться ли им этой зимой в круиз по греческому архипелагу, и Дикки отказался от мысли слетать домой хотя бы на несколько дней, если только к тому времени матери не станет уж совсем худо. Они обсуждали также возможность провести январь и февраль – самые неприятные в Монджибелло месяцы – на Мальорке. И Том был уверен, что Мардж с ними не поедет. Обсуждая планы путешествий, ни он, ни Дикки никогда не упоминали о ней, хотя Дикки сделал ошибку, проговорившись ей мимоходом, что они с Томом собираются куда-нибудь поехать зимой. Ох уж этот Дикки с его дурацкой откровенностью!

И теперь, хотя Том знал, что Дикки по-прежнему тверд в своем намерении поехать только вдвоем с ним, Дикки был более обычного внимателен к Мардж именно потому, что понимал: жестоко с их стороны не пригласить ее тоже. Оба старались прикрыть эту жестокость, внушая ей, что собираются путешествовать по дешевке и, значит, в наихудших условиях. На судах, перевозящих скот, будут спать на палубе вместе с крестьянами и всякое такое. Условия вовсе не подходящие для девушки. Но Мардж по-прежнему выглядела удрученной, и Дикки старался загладить свою вину тем, что теперь чаще приглашал ее на ленч или на ужин. Иногда, когда они поднимались с пляжа в гору, Дикки подавал ей руку, чтобы помочь, хотя Мардж чаще всего тут же отнимала свою. Порой она высвобождала руку с таким видом, будто на самом деле готова умереть за то, чтобы Дикки держал ее руку в своей.

А когда они пригласили Мардж поехать с ними в Геркуланум, она отказалась.

– Думаю, мне лучше остаться дома. А вы развлекайтесь в своей мужской компании, – сказала она, с трудом изобразив улыбку.

– Что ж, на нет и суда нет, – согласился Том и тактично ушел в дом, чтобы Дикки с Мардж могли поговорить на террасе наедине, если им захочется.

Том стоял у большого окна в мастерской Дикки, скрестив на груди руки, и смотрел на море. Он любил смотреть в окно на голубое Средиземное море и думать о том, как они с Дикки поплывут по нему, куда им вздумается. Танжер, София, Каир, Севастополь… К тому времени, как у него кончатся деньги, думал Том, Дикки, возможно, так привяжется и привыкнет к нему, что сочтет само собой разумеющимся, чтобы они продолжали жить вместе. Они вдвоем вполне могут прожить на пятьсот долларов – ежемесячный доход Дикки. С террасы доносились голоса. Дикки говорил просительным тоном, Мардж отвечала односложно. Потом закрылись ворота. Мардж ушла. А ведь собиралась остаться на ленч. Том перемахнул через подоконник и вышел к Дикки на террасу.

– Она рассердилась на что-нибудь? – спросил Том.

– Нет. Думаю, считает, будто мы не принимаем ее в компанию, что-то в этом роде.

– Но мы как раз ее приглашали.

– Речь не только об этом случае. – Дикки медленно ходил взад и вперед по террасе. – Она теперь даже не хочет ехать со мной в Кортино.

– Ну, до декабря еще передумает.