И над заводом от министерства наблюдает.

Глава 6

Едва я зашла в квартиру, как на меня накинулась Танька, причитая, что барышни не было так долго, что она и места себе не находила.

Последствиями душевных переживаний горничной были наваристые щи, тушеный кролик с пшенкой и целый кувшин горячего сбитня. Сесть со мной за ужин в столовой она поостереглась, сославшись на то, что слишком увлеклась снятием проб, и аппетит от нее сбежал. Но от сладостей не отказалась, даже заварила чай, испросив разрешение взять типсовый[34], а не черный. К дорогим, фамильным, сортам Танька питала какую-то аристократическую слабость, в то время как я по-простому предпочитала ординарный кирпичный[35], более пристойный мелкой руки купчихе.

За чаепитием пришлось выслушать щебетание служанки о прошедшем дне, сокрушения о поднявшихся в лавках ценах, сожаление об уходящем лете и надежду на светлую и чистую любовь в ее жизни. Никаких кавалеров на примете у Тани не было, сальные взгляды конюхов и служек соседей по дому ее лишь раздражали, но здесь я была на ее стороне. Довелось раз быть свидетелем поганой картины, как Лексей — слуга одного из квартирантов в парадной — пытался облапить мою горничную, произнося при этом такие скабрезности, что даже я замерла мраморной статуей. На которую поднял ногу шелудивый кобель.

От скорой расправы дурака спасло только то, что Танька вывернулась и с размаху огорошила приставучего охальника такой пощечиной, что едва не свернула ему челюсть. Лексей рухнул, аж задрав сапоги к потолку, моя девка же добавила ему каблуком по причинному месту. Совсем калечить чужого дворового мне показалось лишним, и я тогда оставила инцидент без последствий. Однако с той поры задумалась: а какой ухажер нужен моей горничной? С одной стороны, она крепостная, из крестьянской глубинки, волею судьбы и моего отца выдернутая из деревни. С другой — уже обтесалась в столице, по моему наказу выучилась грамоте и каким-никаким манерам. В свет ее, конечно, не выведешь, но прислужить на приеме сможет без того, чтобы ударить в грязь лицом. И вот получается, что за мужика ее выдавать — только жизнь ломать, но и не из дворян же ей супруга искать. Оставалось кидать взоры на мещан, но и среди них пойди сыщи еще приятного и приличного. Понабралась от меня Татьяна женской спеси, не выйдет из нее доброй жены. К тому же статус закрывал многие варианты сватовства, а стоит мне только завести речь о вольной, как горничная устраивает такие истерики, что мне с перепугу приходится просить у нее прощения и обещать до самой смерти оставить ее в своем услужении.

Загадочна душа русского крестьянина. То всем миром подымутся против барина, то в слезах умоляют не бросать в вольное житие.

Меж тем конец августа предъявлял свои правила. Если днем солнце припекает и выдавливает из людей едкую влагу, то вечерами с залива веет прохладой, выстуживая каменные дома, выдувая из них зной. Таня, зная о моей любви к теплу, взяла огниво и принялась растапливать камин в гостиной, который заодно греет спальню, а затем и печурку в уборной. Проворчала о дороговизне дров, на что я велела не жмотиться и протопить и ее комнату, которую горничная полагала слишком роскошной: как же — с окном! Пусть и во двор, но все же не темная каморка.

Не стесняясь девки, я разделась в уборной и ополоснула тело после долгого дня. Подумав, надушилась лавандовой водой, заодно промокнув ею волосы служанки. Та замлела от удовольствия. Знаю, что втихаря она пользуется моими о-де-колон, думая, что я не замечу убыли «кельнской воды» во флаконах.

Может, и не замечала бы, но сложно не улыбнуться, когда твоя горничная пахнет фиалками и бергамотом.

— Александра Платоновна, сегодня же корнет должен навестить Вас.

— Да, обещался, — я потянулась в предвкушении. — Опять ворчать будешь?

Но Таня решительно помотала головой и мои грешные помыслы вдруг одобрила:

— Он Вас от лиходея спас, так что пусть.

Впечатленная столь внезапным благословением я хмыкнула и принялась одеваться. Ко времени, когда наряд мой уже составлял помесь обещания и приличий, которая так возбуждает мужской интерес и заставляет кавалера страдать в догадках, снизойдет ли дама до его явных потайных желаний, с улицы послышался шум, переходящий в скандал. Горничная выглянула в окно и растерянно сообщила, что тут надо разбираться хозяйке. Заинтригованная, я посмотрела вниз и кинулась к дверям.

На улицу выскочила, как скандинавская валькирия — злая и готовая крушить всех без разбору. У парадной ярился Серж, держащий руку на эфесе палаша, а дорогу к входу ему перекрывали несколько дюжих гренадеров, хмурых, но решительных.

— Гуляйте, вашбродь, не положено сегодня, — пытался унять корнета старший. — Не по вам сегодня здесь.

— Я тебе, рожа бритая, сейчас уши поотрубаю.

Гусар говорил спокойно, но ярость в его глазах мог не заметить только слепой. Еще чуть-чуть, он и в самом деле выхватит клинок, и тогда ситуация перестанет быть простым конфузом. И кому как не мне знать, что здесь происходит.

— Господа, всем сейчас же необходимо успокоиться, — начала я мягким голосом, просто воркуя и давя на мужские чувства.

Сейчас все видят перед собой милую девушку, весьма соблазнительно одетую, призывающую к миру и дружелюбию. Аллегорию нежности и кротости. Тем более если добавить немного Света, так у всех начнут разжиматься кулаки.

— Корнет приехал по моему приглашению, не вижу оснований задерживать его на пороге.

— Милостивая сударыня, — проморгался старший гренадер, — не положено сегодня…

— А вот положено ли, я сама сейчас поговорю.

К дверям парадной как раз подкатила богато украшенная карета, из которой величаво ступил на мостовую худощавый мужчина с узким лицом, украшенным короткими бакенбардами.

— Доброго вечера Вам, Алексей Андреевич.

Граф Аракчеев окинул меня тяжелым взглядом, смысл мизансцены стал ясен ему тот час же.

О любовных похождениях всесильного фаворита Императора знал весь Петербург, правда, судачить об этом эпатаже уже устали, воспринимая сердечных пассий графа как погодные явления. Идет дождь в столице — Аракчеев едет к Настасье Минкиной, именующей себя, однако, исключительно Шумской. А как задует западный ветер, главный начальник Императорской канцелярии устремляется сюда, на Фонтанку, где живет вторая его зазноба — Варвара Петровна Пукалова.

Графа Аракчеева общество полагало совсем не красавцем. «Обезьяной в мундире» за глаза называли его многие. Об этом прозвище он, конечно, знал, сильно негодовал, но никак не выказывал своего недовольства, предпочитая не давать повода для дальнейших злословий своей реакцией. Мне