– По словам учительницы, они гуляли на улице в перемену и кто-то из детей спросил Валентину, что она принесет на завтрак мам и дочек – это на следующей неделе.

Джулиану кровь бросилась в лицо.

– Почему же учительница не позвонила мне и не предупредила об этом завтраке? Как можно быть настолько бестактной?

Директор подняла руку:

– Прошу вас, дайте мне договорить. Разослать уведомления должны были как раз сегодня, но вообще это день прав и возможностей женщин, так что дети могут привести любую женщину, кого захотят. Многие приводят мам, потому Эмма и задала Валентине такой вопрос.

– Хорошо, и что ответила моя дочь?

– Валентина ответила, что приведет вас, а Эмма сказала, что так нельзя, потому что вы не женщина.

Доктор Соммервил сделала паузу:

– Потом она сказала, что Валентина дурочка. Наверное, поэтому мама ее и бросила. И тогда Валентина ударила ее по лицу.

У Джулиана отвисла челюсть. Неудивительно, что бедный ребенок защищался.

– Я не оправдываю насилие, но вы не можете не видеть, что ее спровоцировали. Надеюсь, вы и с родителями Эммы поговорите об агрессии.

«Мелкая социопатка», – чуть не добавил он.

– Разумеется. Мы не миримся с буллингом, и Эммой займутся. Однако мы ни при каких обстоятельствах не потерпим в школьном сообществе физического насилия. Уверена, вы понимаете, что безопасность учеников превыше всего.

– Вы хотите исключить Валентину?

Она наклонилась вперед.

– Нет. В стандартной ситуации исключили бы, но вы всегда были другом нашей школы, и у Валентины особая ситуация, поэтому мы только отстраним ее от уроков до конца недели. И, прежде чем вернуться, пусть пообщается со школьным психологом.

Джулиан смотрел на нее так, будто она спятила. Чтобы он позволил какому-то школьному мозгоправу лезть в голову дочери – да никогда. Это было оскорбительно. Джулиан сделал глубокий вдох, приказывая себе сохранять спокойствие.

– Валентину жестоко спровоцировали, и она всего лишь ребенок. Дети импульсивны, ее поступок – ошибка, но не патология. Я не хочу давать ей повод думать, что она какая-то неправильная. Кроме того, я не знаю, какая профессиональная подготовка у вашего психолога, но я ее видел, и на вид ей лет двенадцать. Удивлюсь, если она окончила школу больше года назад.

– Ну, мм, это… – забормотала доктор Соммервил.

Джулиан покачал головой:

– Я поговорю с Валентиной и расскажу все ее педиатру. Если он сочтет, что консультация психиатра целесообразна, тогда я отведу ее к специалисту, которого выберу сам. В противном случае я попрошу, чтобы педиатр прислал вам свои рекомендации. Будет ли этого достаточно?

– Полагаю, да.

Он еще кипел от гнева, когда попрощался с директором и забрал Валентину в кабинете медсестры.

– Папа, извини, что я такая плохая, – сказала Валентина.

Он сгреб ее в объятия:

– Кто сказал, что ты плохая?

Она шмыгнула носом:

– Учительница.

С этим ему тоже предстояло разобраться, но пока что самым главным было душевное равновесие дочери. Он опустил ее на землю, встал на одно колено и посмотрел ей в глаза:

– Слушай меня. Ты не плохая. Ты поступила неправильно, но это не значит, что ты плохая. Мне очень жаль, что Эмма наговорила тебе гадостей. Если хочешь, расскажи, как все было.

Они пошли к машине, держась за руки, и Валентина изложила свою версию событий, которая почти один в один совпадала с директорской.

– Я не удержалась и так сильно разозлилась. Я только хотела, чтобы она замолчала. Она все повторяла, что я дурочка и что мама ушла из-за меня.

Она снова расплакалась:

– Это правда?

– Нет, малыш. Конечно нет. Я же тебе сказал: мама не собиралась уходить, и я очень постараюсь ее найти. Но нам нужно поговорить о том, что ты ударила девочку. Что ты почувствовала, когда это сделала?

Валентина понурила голову:

– Эмма заплакала, ужасно громко, и мне стало стыдно. Я не нарочно сделала ей больно.

– Верю, что не нарочно. А как можно было поступить вместо этого?

Она взглянула на него и задумалась, закусив губу.

– Сказать учительнице.

– Да, это было бы правильно. Если что-нибудь такое произойдет еще раз, скажи учительнице.

Хотя он сомневался, что можно довериться человеку, который однажды уже показал себя плохим судьей.

– Хорошо, папа.

Любовь к дочери переполняла его сердце. Он жизнью бы ради нее пожертвовал. Ей было плохо, и он не знал, сколько еще времени они так просуществуют. Ждать два года – это очень долго. Как ни тяжело было признаться самому себе, но, возможно, все-таки пришло время двигаться дальше, ради Валентины. Если бы она думала, что мама умерла, она перестала бы чувствовать себя брошенной. Да, она горевала бы, но не так сильно, как при мысли, что мама ее не любила. Все равно у детектива ни единой зацепки. Джулиан вынужден был допустить, что Кассандра действительно мертва.

Через три недели у Валентины день рождения. Потом он подождет немного, еще с неделю, и скажет ей, что мамы больше нет. И они вместе начнут жизнь сначала.

Джим Фэллоу не стал затруднять себя преамбулой.

– Ваша девушка – призрак, – сказал он.

У Блайт упало сердце.

– Вам ничего не удалось найти?

– Ничего о ее прошлом. Мой приятель в ФБР провел ее ДНК по национальной базе данных. На криминальном учете никого. Среди пропавших без вести на фото никого похожего. Система распознавания лиц на записях с камер ничего не дала.

Блайт разочарованно вздохнула:

– И что теперь?

– Собираюсь в Нью-Джерси, раз она приехала оттуда. Покажу людям ее фото, поговорю с ними, вдруг что-нибудь всплывет. Еще я проверяю, есть ли у нее аккаунты в соцсетях, и для этого тоже использую программу распознавания лиц.

Он поджал губы:

– Только одно наблюдение от моих сотрудников. Как вы и предупреждали, жизнь у нее довольно однообразная: на работу, с работы, к вашему сыну домой и так далее. Но однажды она долго гуляла в парке Пеннипэк. Мой человек сказал, что она с кем-то разговаривала. Он решил – по телефону. Но когда ускорил шаг и прошел мимо нее, то понял, что она говорит сама с собой. Судя по голосу, была чем-то сильно расстроена.

Блайт похолодела:

– Что она говорила?

– Повторяла одно слово: «Уходи».

Блайт помолчала, пытаясь сообразить, что это может значить. Нарушения психики?