В тот же миг рядом вырастает официант и меняет скатерть, пока все глядят на меня. Как я могла сотворить такую глупость? Навела беспорядок и все испортила.

«Какая ты неуклюжая! – говорит голос в моей голове. – Идиотка! Ничего нормально сделать не можешь».

Эд разворачивает листок бумаги и кладет на стол перед нами. Кровь стучит у меня в ушах. Утром он вернулся из Флориды, и я боюсь слушать, что он скажет.

– Что ты узнал? – спрашиваю я.

Он поджимает губы и качает головой:

– Боюсь, что немного. Нашел я твоего Фрэнка Марголиса – поймал перед офисом после работы. Сначала он и говорить со мной не хотел.

– Он вел себя агрессивно? Или испугался? – спрашивает Джиджи.

– Ни то ни другое. Знаешь, люди ведь осторожные. Приходит какой-то незнакомый тип и начинает задавать вопросы – конечно, он почуял опасность.

Я смеюсь:

– Особенно если учесть, что в тебе метр девяносто и на вид ты неслабый противник в драке.

– Да, мне это тоже пришло в голову.

Он откидывается в кресле и кладет ногу на ногу.

– Он поначалу был подозрительный, но я вроде убедил его, что не собираюсь ему никак вредить и все, что он мне расскажет, останется между нами. В общем, пошли мы в бар дальше по улице, и он разоткровенничался.

– Но ты же дал нам понять, что это не сильно помогло.

– Ну, это как посмотреть. Я рассказал ему правду: что я пытаюсь помочь девушке с амнезией. Положил перед ним твою фотографию и сказал, что на прошлой неделе вы с ним столкнулись в «Трэйдвиндс». Он тебя вспомнил, сказал, вы лет пять или шесть назад виделись, и ты в те поры танцевала в заведении под названием «Голубое зеркало».

– Он помнит, как меня зовут?

Эд качает головой:

– Твоего настоящего имени он никогда и не знал, а в клубе ты звалась Джунипер. Ничего не вспоминается?

Мое лицо пылает. Я мучаюсь оттого, что Эд и Джиджи обо мне узнали. Джунипер. Я повертела это имя на языке.

– Нет. Мне ни о чем не говорит.

– А клуб? Тебе удалось проверить, не помнят ли ее там? – спрашивает Джиджи.

Эд снова качает головой:

– Четыре года назад закрылся.

Еще один тупик.

– Может, удастся выяснить, кому он принадлежал. Связаться с ними и попросить имена работников, – предлагаю я, понимая, что это была бы долгая история.

– Именно. У меня возникла та же мысль, и я провел поиски, – говорит Эд, и я чувствую, что меня опять ждут дурные новости. – Владельцем бара был некий Коннор Гиббс. Когда бар закрылся, Гиббс остался должен кучу денег куче народу, и не думаю, что это были милые люди.

Эд делает паузу и разглаживает усы.

– Потом он вроде бы попал в автокатастрофу, а на следующий день умер.

– Выходит, нам ничего не известно. Кроме того, что я танцевала стриптиз и работала на гангстера. Я так жалею, что напоролась на этого типа в ресторане…

Я кладу локти на стол и сижу, подперев голову руками.

Джиджи обходит вокруг стола и обнимает меня сзади:

– Не волнуйся, солнышко, это еще не конец. Обещаю, скоро мы разузнаем больше.

– А я не хочу ничего больше знать, – я плачу, спрятав лицо за руками. – Не хочу ничего знать.

Она ласково трясет меня за плечи:

– Посмотри на меня.

Я опускаю руки и смотрю ей в глаза.

– Возможно, это не ты. А если и ты, что из того? Что плохого в том, чтобы быть танцовщицей? Тебе нужно было зарабатывать на жизнь. Это не значит, что ты плохой человек.

– Знаю. Но, Джиджи, по-честному, ты понимаешь, как отреагируют родители Гэбриела, если узнают?

Я говорю серьезно, но она начинает хихикать, а вслед за ней и Эд, и скоро мы все втроем смеемся до колик при мысли о том, как чинные Оливеры воспримут новость. Когда у меня на глазах от изнеможения и смеха выступают слезы, я смотрю на Эда и Джиджи и думаю, как же я их люблю.

– Так, – говорит Джиджи, – пора готовить еду. На обед у нас сегодня завтрак.

Пока Джиджи замешивает тесто для оладий, Эд укладывает бекон на сковородку, а я разбиваю яйца в большую стеклянную миску. Мне ужасно нравится, что Эд всегда подключается к общей работе, даже если вернулся из дальнего рейса. Джиджи – потрясающий кулинар, а он – ассистент, комик и фокусник в одном лице. Она делает вид, что злится на его непоседливость, но, мне кажется, втайне обожает ее. Я накрываю на стол, а Эд и Джиджи вместе стоят у плиты, болтая и пересмеиваясь, как дети, и я спрашиваю себя, придет ли тот час, когда и я буду такой же беззаботной. Мне очень хочется, чтобы мой брак был как у них, но я не уверена, сумею ли быть таким партнером для Гэбриела.

– Бекон готов, – говорит Эд. – Теперь яйца.

Он выливает их на сковороду и снимает с крючка деревянную лопатку.

Джиджи подает мне блюдо с беконом, чтобы поставить на стол. Когда она берется за оладьи, у Эда звонит телефон.

– Я пойду в другую комнату, – говорит он, взглянув на номер. – Доделай за меня, пожалуйста.

Он перебрасывает Джиджи лопатку и выходит.

Лопатка пролетает по воздуху, как в замедленной съемке. Я кричу, съеживаюсь и закрываю руками голову и лицо. Я вижу перед собой человека: суженные глаза, багровые щеки. Он орет, искаженное яростью лицо всего в паре сантиметров от моего, черные глаза мечут молнии, и он лупит и лупит меня лопаткой по голове и визжит: «Тупоголовая дрянь! Сколько раз тебе говорить, терпеть не могу жидкую яичницу! Что, так трудно вбить себе это в башку? Как я еще тебя не убил!»

– Эддисон! – кричит Джиджи, и я чувствую, как ее руки трясут меня за плечи. – Что с тобой?

Я смотрю на нее и не сразу соображаю, где сейчас нахожусь.

– Я… ох…

Падаю на стул, перед глазами все еще стоит лицо того человека. Кто же он?

– Деточка? – Джиджи пододвигает стул и садится рядом. – Что случилось? Ты что-то вспомнила?

– Ох, Джиджи, мне так страшно.

– Все будет хорошо, – говорит она, стараясь меня успокоить.

Ничего не будет хорошо, думаю я и смотрю на свои запястья. Не из-за этого ли человека я пыталась покончить с собой?

Чем ближе выставка в галерее, тем сильнее во мне недобрые предчувствия. Я выбрала фотографии, в которых рассказываю о тех местах, где бывала последние два года, с тех пор как приехала в Филадельфию. Чем лучше я узнавала город, тем больше влюблялась в величественные старые дома и прекрасные парки. Как-то вечером, прогуливаясь по Фэрмаунт-парку, я высмотрела издалека мост Строберри-Мэншн с разноцветной подсветкой, отраженной бликами в водах реки Скулкилл. У меня захватило дух, я так жалела, что не взяла с собой фотоаппарат! На следующий вечер я взяла широкоугольный объектив, штатив, и так началась моя ночная одиссея: в течение месяца я продвигалась от моста к мосту, в том числе через Делавэр. Выставку я назвала «Путешествие сквозь свет», потому что перейти мост – действительно совершить путешествие с одного берега на другой, и если вы идете в темноте, то не можете знать, куда идете и что вас ждет на той стороне, но свет – свет защищает вас и указывает путь. Я не могла не заметить, что мост – метафора моей жизни: переход со старого берега на новый. Надеюсь, однажды я вспомню путь назад.