Тонкие буквы

Я счастлив идти по утраченным адресам.

ДЕЛИП ЧИТРЕ, «ОНИ ГОВОРЯТ, ВАШ ЦВЕТ СИНИЙ»

Амиру взбрело в голову написать и продать сценарий. Для этого он купил красивую тетрадь и новую ручку. Он писал на полу, почти касаясь тетради носом. Мария смотрела на него, едва сдерживая смех.

– Почему не пишешь за столом? – Она стучала ладонью по журнальному столику, заваленному пыльными книгами.

– Я пишу там, где мне удобно.

Каллиграфически выводил он английскими буквами слова на хинди. А писать на хинди он не умел, потому что в школе изучал урду. Мария понять не могла, как можно жить в стране, говорить на языке, читать, но не уметь написать даже букву?

– Просто я изучал урду, вот и всё. Посмотри, какой у меня почерк, – он дал ей тетрадь. Амир гордился своими тоненькими буковками, они бежали по бумаге лёгким узором. Мария восхитилась, погладила его густые волосы, поцеловала тетрадку.

Безупречные буквы сложились в историю бедного провинциального писателя. Его тексты редко брали на публикацию, потому что был он далитом, неприкасаемым. Героя Амир сделал индуистом, а не мусульманином. Показалось, так интересней из-за индуистских каст и сложного дробления общества.

Писатель зарабатывал сочинением гороскопов и стихов на свадьбы и к похоронам. Этому писателю, подобно героям Гоувинда, не везло в любви. Гоувинд подсказал, что такое нужно включить обязательно.

– Если начнёшь проповедовать свою философию, люди уснут, – предупредил Гоувинд. – Не нравится кастизм? Вырази в сюжете, но не в разговорах персонажей. А то знаю тебя, любишь рассуждать.

До этих слов Амир уже разошёлся в длинном монологе о неприкасаемости, политике британцев «разделяй и властвуй», отголоски которой до сих пор стравливали людей разных общин. Лист с монологом пришлось вырвать.

Несчастья в любви Амир взял из своей жизни. Герой, как и он сам в первом техническом колледже, был влюблён в бенгалку. Из-за травли, осуждения их детской привязанности она оставила его, застенчивая девочка. Ему тоже пришлось несладко. Амир вспомнил, как она смеялась похожим с Марией заливистым смехом, только голос её был нежней хрипловатого голоса Марии.

Потом его герой – писатель, как и Амир, познакомился у друзей с одной медсестрой. Гуляли у океана, иногда он держал её маленькую ладошку. Когда Амир стал писать об этом, то подумал, какие крупные северные руки у Марии. Но что руки? У неё великое сердце. Медсестра была не такой, она заявила, что парень ей нужен устроенный, с нормальной работой, и, пожалуй, лучше будет, если ей семья найдёт жениха. Бессмысленно и ничтожно старался он вернуть эту девушку, считал, что любит её. «Если бы люди знали заранее, какие чудеса их ждут впереди, стали бы они так неистово цепляться за бездыханное прошлое?» – подумал Амир.

От приятного волнения он закурил прямо в комнате. Мария сказала, что спать здесь будет невозможно, и ушла отправлять открытку домашним. Она долго её придумывала и наконец сочинила.

Амир её не услышал и не заметил, как она ушла, продолжая страстно писать. Он размышлял, что сейчас в жизни есть только Мария и как это хорошо. Но Гоувинд сказал:

– Про хорошее упоминать не надо, о нём и говорить нечего. Людям нравится только грустное, чтоб отвлечься от проблем. Драка в доме соседа освежает.

Тогда Амир написал, что родители героя организовали брак. Жена из касты писателя думала только о сладостях и уличных сплетнях. Она не понимала движений души супруга. Но тем не менее забеременела. Однажды она подошла к герою и сказала: «Ребёнок шевелится, хочешь потрогать?», а герой сказал: «Нет», потому что уже никого не любил и его существование было безжизненно.

Когда Амир писал о ребёнке, то почувствовал лёгкую брезгливость. Ему захотелось оттянуть момент приезда детей Марии. Без того будто в базарный день пьяных обезьян укусили скорпионы. Деньги тают, кроме кашмирского старика, ролей нет, родители молчат, словно его больше не существует.

Сейчас друзья ему завидуют, но когда приедут дети, начнут смеяться и тыкать пальцами. Все увидят, каким он оказался идиотом. Амир поставил аккуратную маленькую точку, круглую синюю луну. Глубоко вдохнул и задержал дыхание, пробуя сохранить спокойствие. «Детей надо забрать, иначе никто не будет счастливым», – сказал Амир себе. Теперь он стал похож на своё имя: мягкий вначале, а в конце уверенно продирающийся сквозь толпу на Колони-роуд.

Сценарий он продал через Азифа труппе, арендующей один из павильонов «Кастико», где нам с вами ещё придётся постоять на жаре. Там, в «Кастико», душными вечерами на маленькой площадке показывали спектакли, почти касаясь зрителя. Одна девушка заплакала, когда актриса, что играла жену, стояла за спиной писателя с набитым тряпками животом.

Гонорара с продажи сценария не хватало даже на четверть билета Марии. Но Амир, радуясь удаче, сказал, что напишет ещё. Он не подумал, что уже исчерпал единственный известный ему сюжет – собственную жизнь.

Окрылённые маленькой победой Мария и Амир шли по Харминдерсингх-роуд, где за пожелтевшими зданиями семидесятых дышал океан, высовывались куски замусоренного пляжа. Спустя годы побережье Версовы очистят добровольцы по задумке одного молодого защитника природы. На пляж вернутся черепахи, чтобы откладывать яйца в бархатистый песок. Но тогда Версова представляла собой свалку, в которую бились волны, подхватывали и уносили с собой мусор.

Мария и Амир поглупели. Всё стало прозрачным, легче воздуха. Заботы разом вылетели из жизни, и столько этой жизни было впереди – гигантские пласты наслаждения и бессмертия. Они купили две сигареты в киоске на повороте к пляжу, подкурили от зажигалки, что болталась на верёвочке, привязанной к киоску. Им захотелось побежать, и они сбежали по ступенькам к пляжу, стали носиться среди мусора, размахивая сигаретами в пальцах. Люди смотрели ошеломленно, а они бежали по полиэтилену, бутылкам, перескакивая собачьих мертвецов, по мокрому песку вдоль океана.

Почему пресно?

И тысячи кочевников выходят

В субконтинент

Сквозь узкий коридор.

ДЕЛИП ЧИТРЕ, «ОТЕЦ МОЙ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ»

Их денежные дела пришли в негодность. В театре Амир получил лишь роль кашмирского старичка. Роли раджей, любовников и сержантов расхватали во время его отъезда.

Амир ходил по квартире осторожными шагами. Тренировал походку старца из горной деревни, которая выработалась за годы опасений сорваться в пропасть. Старик, зажатый с трёх сторон громадами стран, спорящих за Кашмир, – Индией, Пакистаном, Китаем, напоминал Амиру самого себя в тисках долга сына, чувств к Марии и невезений в театре.

Каждое утро Амир уходил на репетицию и возвращался в разладе с собой.