– О, великий царь, – начал я, – я принес тебе приветствие великого царя Агамемнона, предводителя войска ахейцев.

Приам кивнул и шевельнул пальцами, словно бы приказывая мне покончить со вступлениями и переходить к делу.

Так я и сделал. Умолчав о предложении Одиссея, готового отправиться восвояси, вернув одну Елену Менелаю, я добавил свои условия – отдать Елену, возвратить увезенные ею ценности и выплатить дань, которую Агамемнон мог бы раздать войску.

Я ощутил, как переменилось настроение в зале. Исчезла надежда, на лица пала тень уныния.

– Но Агамемнон не предлагает ничего нового, – прошелестел Приам.

– И мы уже отказывались принять подобные условия, – добавил Гектор.

Александр расхохотался:

– Если мы отвергли столь оскорбительное предложение, когда ахейцы стучали в наши ворота, почему же мы должны рассматривать его теперь, когда варвары загнаны в свой лагерь на берегу? Пройдет день или два, и мы сожжем их корабли, а воинов перережем как тупую скотину, от которой ахейцы ничем не отличаются.

– Я недавно прибыл на войну, – проговорил я. – И не знаю ничего о ваших обидах и правах. Мне поручили предложить вам мир на условиях, которые я перечислил. Вы же должны их обдумать и ответить.

– Я никогда не отдам мою жену, – отрезал Александр. – Никогда!

Елена улыбнулась ему, и он потянулся к ее руке.

– Так ты недавно на этой войне? – переспросил Приам, и в глазах его зажглось любопытство. – Как же ты можешь говорить, что принадлежишь к Итакийскому дому? Ты едва не задел головой притолоку нашей двери, и я подумал, что ко мне прислали вашего Аякса, которого зовут Большим.

Я спокойно ответил:

– В свой дом Одиссей принял меня недавно, он мой повелитель и царь. Я очутился на этих берегах лишь несколько дней назад…

– И в одиночку преградил мне путь в лагерь ахейцев, – с легкой обидой продолжил Гектор. – Жаль, что Одиссей уже принял тебя в свой дом. Лучше иметь столь мужественного воителя на своей стороне.

Удивленный его предложением, не зная, что и думать, я просто отвечал:

– Боюсь, что теперь это уже невозможно, мой господин.

– Да, – согласился Гектор. – Очень жаль.

Приам пошевельнулся на троне, болезненно закашлялся, а потом произнес:

– Благодарим тебя за присланную весть, Орион из дома Итаки. А теперь мы должны подумать, прежде чем дать ответ.

Слабым движением руки он приказал мне удалиться. Я вновь поклонился ему и вернулся в небольшую палату, где ожидал аудиенции. Стражи закрыли за мной тяжелую дверь.

Я оказался один, – придворный, который меня привел, куда-то исчез. Я подошел к окну и посмотрел на очаровательный садик, пестревший цветами, над которыми жужжали трудолюбивые пчелы. Тут невозможно было думать о жестокой, кровавой войне, лишь о бесконечном круговороте рождения, роста, смерти и возрождения.

Я вновь подумал о словах Золотого бога: так сколько же раз я умирал и возрождался? И зачем? Ему хотелось, чтобы Троя выиграла эту войну или по меньшей мере уцелела после осады. Поэтому я стремился к тому же, что и Агамемнон, – разрушить Трою, сжечь ее, перебить людей, оставить от города лишь пепелище.

Но тогда придется погубить и этот сад? Сжечь и этот дворец? Убить Гектора, старика Приама, а с ними и всех остальных?

Я сжал кулаки и плотно зажмурился.

«Да! – сказал я себе. – Иначе Золотой бог убьет Одиссея и старого Политоса… как убил мою любовь».

– Орион из Итаки?

Я оторвался от окна. В дверях появился воин в кожаной рубахе, какие носят под панцирем, и с коротким мечом у бедра.

– Следуй за мной.

Он повел меня по длинному переходу, вверх по лестнице, через анфиладу безлюдных комнат с богатой мебелью и роскошными коврами…

«Вот уж запылают так запылают», – подумалось мне.

Мы поднялись по следующей лестнице еще выше в уютную гостиную без занавесок… Открытая дверь вела на террасу, вдали синело море. Стены украшали дивные фрески, на которых в мире и спокойствии среди нежных цветов и ручных зверей разгуливали мужчины и женщины. Воин закрыл дверь, и я остался один, впрочем, ненадолго. Буквально через мгновение появилась прекрасная Елена.

Бессмысленно отрицать – от ее красоты захватывало дух. Елена приближалась ко мне, и ее голубая, отороченная бахромой юбка, переливаясь всеми цветами радуги, нежно позвякивала золотом. Накидка голубизной превосходила Эгейское море, сквозь тончайшую белую тунику проглядывали темные соски. Шею красавицы украшало тройное золотое ожерелье, золото горело на запястьях и в ушах, а пальцы были унизаны перстнями с самоцветами.

Невысокая, хрупкая, с осиной талией и тяжелыми бедрами, она казалась изящной статуэткой, чудесным произведением искусства.

Ее нежная кожа – белее, чем сливки, не знала загара, в отличие от кожи женщин, которых я видел в лагере ахейцев. Ее глаза небесной синевы сияли, полные сочные губы таили улыбку, медово-золотые волосы кольцами ниспадали на дивные плечи и струились по спине. Упрямый завиток свернулся на лбу. От Елены пахло цветами: это был волнующий, нежный и обманчивый запах.

Елена улыбнулась мне и пригласила сесть. Когда она опустилась на кушетку с подушками, разместившись спиной к открытым окнам, я тоже сел, ожидая, что она заговорит первой. А сам тем временем разглядывал красавицу на фоне голубого неба и синего моря, просто пожирая ее глазами, – словами нельзя было выразить мой восторг.

– Итак, ты впервые в этой стране, – певуче произнесла она грудным голосом.

Что ж, теперь мне стало ясно, почему Александр – да и любой другой мужчина – мог пойти на что угодно, чтобы заполучить ее… и удержать подле себя.

Я кивнул, сознавая, что в горле пересохло, и не сразу сумел заговорить:

– Моя госпожа, я прибыл сюда на корабле лишь несколько дней назад. А прежде знал о Трое лишь по рассказам бывалых людей.

– Значит, ты моряк?

– Не совсем, – проговорил я. – Я… путешественник и скиталец.

Чистые глаза ее обратились ко мне с подозрением.

– Ты не воин?

– Время от времени приходится браться за меч, но это не мое дело.

– Тогда война – твоя судьба.

Мне нечего было ответить.

Елена сказала:

– Ты служишь богине Афине. – Она произнесла это с уверенностью: ей безусловно доносили обо всем происходящем.

Кивнув, я ответил:

– Да, именно.

Она закусила нижнюю губу:

– Афина презирает меня и враждует с Троей.