— А что скажут их родители, когда узнают?

— Ну насмешила! Плевали они на своих родителей! Им без разницы, что они скажут.

— Что ты, что ты, побойся Бога, нельзя так говорить, — еле слышно проговорила баба Аня и со страхом спросила: — И Зоя тоже?

— Ну, про твою любимицу не знаю, — рассмеялась Лиза, — она же… недоделанная!

Баба Аня молчала, ошарашенная новостями Лизы.

— Ну ладно, пока. Я слышу, ты задыхаешься. — У Лизы почему-то был неприятный осадок от разговора с матерью, ей хотелось побыстрее переключиться на что-нибудь более веселое. — Прими лекарство и не волнуйся зря. Это все пустое. Поняла?… Пустячок. Завтра вспомнишь — посмеешься.

— Какое же это пустое, Лиза?

— Мы наговорим на десятку, я тебя предупреждаю! — отрезала Лиза, не отвечая на слова бабы Ани.

— Да нет, меня Шурочка соединила, добрая душа. Она сегодня дежурит.

— Шура? — обрадовалась Лиза и позвала: — Эй, Шурок, где ты?

— Ты, Мотылек? — спросила скороговоркой Шура. — Рада тебя слышать.

— Как живешь, подруга детства? — пропела Лиза.

— Лучше всех. Светланке собираю приданое. Давай наших молодых обженим? — Она рассмеялась. — Твой, говорят, хороший парень? Не пьет, не курит?

— Костик? Он артист, — ответила Лиза. — Ему нельзя. Горло бережет.

— А мой охальник ни дня не просыхает. А ведь помнишь, какой был? Самый тихий в классе. Куда что девалось?… Я решилась: покупаю ему мотоцикл, может, бросит пить…

— А если задавит кого? — спросила Лиза.

— Тогда тюрьма. Светланка мне говорит: «Туда ему и дорога. Прямая, без зигзагов». Она решительная, а мне его все же жалко. — Шура вздохнула: — Анна Петровна, продолжайте… А если завтра что, загляните к моим старикам.

— Загляну, Шурочка, загляну. Не волнуйся, милая… — И спросила Лизу: — Ты когда собираешься к матери?

— Когда собираюсь? — недовольно переспросила Лиза, забыв, что еще несколько минут назад думала о поездке. — Объясняю. Ты же видишь, я занята. Работаю, дом на мне, халтурю. Никакой личной жизни.

— А Костя?

— Ну, мама, у него ни минуты.

— Ладно, Лиза, не сердись, — сказала баба Аня. — Не можете — и не надо. Я понимаю, у вас городская жизнь. Ты лучше расскажи: была в суде?

— Была. — Лиза наконец обрадовалась. — Представляешь, он заявил, что никогда меня не любил!..

— Кто?

— Ну, Глебов, кто же еще. Боря. Просто ни-ко-гда! Но ты-то помнишь? Ты же сама мне писала, чтобы я вернулась, требовала, говорила, что он умирает.

— Ему виднее, — сухо ответила баба Аня.

— Ну ты даешь! — рассердилась Лиза, она почти плакала. — Ты ни в чем не хочешь меня поддержать, обязательно тебе надо испортить мне настроение. Ну, я ему преподнесла!

— Что? — настороженно спросила баба Аня.

— Если ты стоишь, то, пожалуйста, сядь… Сама знаешь, какая я изобретательная. Я ему сказала… — Лиза сделала большую паузу, потом выпалила: — Что Костик — его сын! — Она залилась колокольчиком, всхлипывая, по-детски давясь хохотом. — Ты бы видела его лицо!

— Ты что, милая, разве так можно?! — вскрикнула баба Аня, точно ее ударили.

— Не кричи, — попросила Лиза.

— Живому человеку!.. Боре, который в тебе души не чаял!.. — отчаянным голосом продолжала баба Аня. — Господи, прости! Господи, прости!.. Вразуми несчастную!..

— Мама, ну не надо, — пыталась ее остановить Лиза. — Прошу тебя, не надо. Ну, неудачно пошутила.

— Лиза, Лиза, прошу тебя, беги к Боре и все ему расскажи! — потребовала баба Аня.

— Мама, но он тоже не идиот, чтобы поверить? Сама подумай, ну успокойся и подумай: кто в наши дни клюнет на такую глупость?

— Лиза, прошу тебя, беги к Боре! — умоляла баба Аня. — Не откладывай.

— Ну ты просто по всем пунктам мать Тереза.

— Кто? — не поняла баба Аня.

— Мать Тереза, не слыхала?

— Слыхала, — вдруг ответила баба Аня, помолчала и снова свое: — Я знаю Борю: он поверит.

— Шестнадцать лет молчала, и вдруг — ба-бах! А он чтобы поверил? И никакой он не доверчивый и не наивный. Брось. Как говорит Костик, не вешай мне лапшу на уши.

— Какую лапшу на уши? — переспросила баба Аня, окончательно сбитая с толку.

— Между прочим, он мрачный и жестокий, — заметила Лиза. — К нему не подступись… Хотелось как-то отстоять себя. Мне же тоже обидно. Я наряжаюсь, одалживаю сумочку для комплекта…

— Для чего?

— Для комплекта… Ну чтобы все было в тон: платье, сумочка, туфли — они у меня старые, но все-таки розовые… Бантик над левым ухом заколкой прикреплен. Это модно. Правда, он у меня не фирма, а самоделка, но все равно привлекательное яркое пятнышко. Ты меня слышишь?

— Слышу, Лиза, слышу, — мягко ответила баба Аня.

— Лечу, бегу, как на первое свидание. Думаю: Борю увижу, поговорим, вспомним… А он мне раз по морде, можно сказать, в буквальном смысле: «Никогда не любил!» Два по морде: «Не хочу ничего вспоминать!» Грубо так, как солдат из группы пресечения. Три по морде: «Не мешай мне работать, ты в суде». Так и заявил. — Лизе снова стало себя жалко, голос у нее дрогнул, на глаза набежали слезы. — А мне лично наплевать на его суд и на него. С высокой колокольни.

— Не плачь, Лиза, — успокоила ее баба Аня. — Он по-своему прав. Ты же его бросила, разлюбила, а не он тебя. Жестоко ты его обидела.

— А когда это было? Что же теперь, надо всю жизнь про это помнить?

— Такой у него характер, Лизочка.

— Значит, очень вредный характер и мстительный… Ты помнишь, сколько мне, дуре, было тогда лет? Помнишь?

— Ну семнадцать.

— Вот именно! Нас еще расписывать в загсе не хотели. Он бегал за разрешением. Я была ребенок!

— Ты была его женой.

— Ой, не смеши… Жена только встала с горшка… А у него теперь лицо худющее, почернел, и глазища торчат, как у кобры. Смотрит — гипнотизирует и завораживает. Не поверишь, у меня голова кругом пошла, когда он на меня уставился. Правда, Костя предупредил, что он экстрасенс и телепат, но я не поверила. Решила — детский треп. А оказалось, точно. Каждому может внушить что хочет и читает мысли на расстоянии. Так что успокойся, он мое вранье сразу раскусил. Но все равно, я перед Борей извинюсь. Твердо решено. Не пыхти, как самовар. Давай я тебе лучше про Костика расскажу… Он вчера новую песню написал. Под названием «Мои колокола».

— Колокола — это хорошо.

— И стихи сам написал, и музыку. У него свой вкус, ему никто не может угодить. Ну, мелодии никакой, напевать ее нельзя. А слова… вот такие слова. — Лиза задумалась. — Нет, слов в рифму я не помню.