красивая кукла, совсем новая… Зачем ему понадобилось ее выбрасывать? Странный старик!

   Я поравнялся с ним и уступил дорогу, так и не решившись спросить его об этом. Его взгляд, устремленный в землю, не выражал ничего, кроме ужасной усталости, а белые сросшиеся брови, казалось, навеки застыли, нарисовав на лбу горькие складки. Он медленно прошаркал мимо, а я несколько раз обернулся – все не верил, что старик действительно собирается выбросить игрушку.

   Мое радужное настроение после этого как-то смялось. Вечером я пошел выносить мусор и не мог удержаться от того, чтобы не поискать глазами красивую куклу. Она должна была быть где-то на виду, ведь прошло всего несколько часов. Однако ни в контейнерах, ни рядом ее не оказалось. Может, кто-то забрал ее домой… Или старик в последнюю минуту передумал?

   ******

  Это было много-много лет назад. Так много, что кажется сном. С тех пор жизнь изменилась, и я изменился. Незаметно как-то… Что-то сделал, еще больше не успел. Учился, любил, воспитывал, терял. Вот, сижу в старом кресле и смотрю на старые вещи, которые меня окружают. Каждая вещица – осколок прожитых дней…

   Вот альбом с белесыми от времени фотографиями. Люди на них смеются, потому что не верят, что исчезли… Книги с засушенными цветами вместо закладок – цветы еще хранят аромат лета, которое никогда не повторится… Подушка, вышитая руками, которые больше не смогут вышивать, грамота с гербом страны, которой нет… Их много, этих вещей, и они все давят, давят на меня, заставляя вновь и вновь вызывать в памяти фантомы прошлого, и мучиться от невозможности укрыться от собственных воспоминаний.

   Глаза мои останавливаются на огромной кукле в сиреневом платье, сидящей на шкафу. Она улыбается, нежно, наивно, растянув в улыбке пухлые губки, но я-то знаю, что она – моя главная мучительница, потому что хранит тайны, от которых больше нет никакого проку. Та, кто с ней играла, кто нежно баюкала ее и целовала в синие круглые глаза, сейчас далеко отсюда. Она оставила свою игрушку здесь вместе с сотней других мелочей из детства – бесхвостыми лошадками, пластмассовыми чайниками, "Детьми капитана Гранта", лентами для волос с обожженными краями, раскрашенными ластиками… И я тоже остался здесь, в прошлом, рядом с этим хламом – непонятный и никчемный, покрытый пылью времени…

   Но нет, я больше не буду поддаваться натиску призраков, разрывающих мою голову, я сделаю что-нибудь…

   Я встаю на цыпочки и снимаю со шкафа сиреневую куклу. Она моргает и испуганно блеет, когда я хватаю ее за ногу и тяну к себе. Ничего, не обижайся, так будет лучше.

   Я беру куклу и спускаюсь вниз, не снимая домашних шлепанцев. Мои движения медленны, но неуклонны, я направляюсь к помойке по тонкой асфальтированной дорожке, мимо играющих в футбол мальчишек и хозяек, снимающих белье с дрожащих веревок. Вот они, знакомые ржавые контейнеры, совсем близко, – скоро, скоро я доберусь!

   Потому что тот старик в черном пиджаке с усталыми выцветшими глазами, старик с нарядной куклой в руках, – это я…

В бледно-голубое…

   Они бежали по темным коридорам и шатающимся лестничным пролетам, а позади тяжело дышали чудовища и сверкали большими круглыми глазами. Направо, направо, здесь должен быть лаз – вот он, зияет в искромсанной стене – теперь налево и вверх, в темноту, пробираясь среди обломков, наступая на хвосты крысам. Пахнет ржавчиной, плесенью, мокрой бумагой – знакомые запахи, значит убежище рядом, нужно только сбить со следа чудовищ. Давай руку, не бойся! Вот так! Будто никогда раньше не прыгала через ступеньки! Тшшш! Слышишь? Нет? Кажется, оторвались… Мерзкие твари, вечно являются неожиданно!

   Нужно найти знак… метку… где же, где же… Вот она! Вот дверь. Давай скорее ключ!

   Они повернули ключ и облегченно вздохнули. Она сняла тяжелые пыльные ботинки, потянулась и босиком пошла по сочной зеленой траве – одуванчики щекотали ей пятки. Он стоял у самого входа, подставив лицо теплому ветру, и слушал музыку. Потом он улыбнулся, подпрыгнул и побежал за ней, напевая что-то в такт.

   Впереди бесконечный океан лизал желтый песок и траву с одуванчиками, покачивал на маслянистых волнах лодку с белым парусом. Морской слон, прищурив глаза и распушив усы, лениво беседовал о чем-то с задумчивым кенгуру, иногда дружески похлопывая его ластами по спине. На роскошном фрегате капитана Блада сегодня слушали Генделя. Русалки, высунув из воды мокрые зеленые головы с круглыми глазами, тоненько подпевали.

   Они прошли мимо холма, где затеяли пикник мумми-тролли, помахали им рукой и направились на восток, обогнув сиреневые складчатые горы и темную рощу. Птица-феникс запылала, взвилась золотыми искрами и снова родилась – ветка едва качнулась под ее чешуйчатыми лапками.

   Паспарту – большой и добрый увалень, недавно вернувшийся из кругосветного путешествия, – весело кричал им что-то с воздушного шара, белым облаком плывущего над лесом. Ветер уносил его слова прочь.

   Они неторопливо шли к своему дому с затейливым флюгером на крыше: там на веранде свернулась калачиком пестрая кошка, в духовке подходил яблочный пирог, а сквозняк играл страницами книги, оставленной на старом рояле.

   У самой калитки она остановилась, приблизила лицо к прохладному цветку шиповника и втянула ноздрями сочный, сладкий аромат…

   Далеко за сиреневыми горами и темным лесом послышались осторожные вражеские шаги. Чудовища приближались к двери: цепкие руки карябали обивку, дергали ручку, яркий глаз светил в замочную скважину.

   Как загнанные звери они начали метаться по лужайке, но всюду мерещились им вой и хрюканье, и презрительный свист, и злое рычанье. Ну где, где же им спрятаться в этом прекрасном и беззащитном мире?

   Над лужайкой завис воздушный шар. Паспарту сбросил вниз веревочную лестницу, задорно свистнул. Нужно лишь подпрыгнуть, чтобы спастись, всего лишь высоко подпрыгнуть! Вот оно, небо, близко! Нежное, голубое… Давай, сначала ты, потом я…Раз, два....

   Двое подергали ручку, потом принялись выбивать дверь. Оказавшись в комнате, толстый, в блестящей форме сотрудника Внутренней службы, выключил фонарик и утерся мятым платком. Молодой – в штатском – осматривался, щурил глаза, заглядывал в шкафы и кладовки.

– Неплохо они здесь устроились – даром что в трущобах живут! – сказал толстый, тяжело отдуваясь. – Смотри, сколько барахла!

   Он обвел взглядом маленькую комнатушку, заставленную странными вещами. Все стены были разрисованы какими-то фантастическими пейзажами и фигурками животных, полки прогибались под тяжестью книг, которые эти двое видели и листали лишь в далеком детстве, а на тумбочке