над лужайкой и полетела дальше, оставляя позади печальную деревню и тусклую башенку церкви возле кромки леса.

     Старый трухлявый тис она заметила, когда уже совсем отчаялась отыскать себе новое пристанище. Он одиноко рос на холме, поросшем не по-осеннему зеленой и сочной травой; рядом наклонился к земле большой пестрый камень, усеянный странными знаками.

   Она боязливо присела на сухую ветвь и кликнула: "Ау! Есть кто-нибудь дома?" Но тис молчал, в его сгнившем стволе больше никто не жил, зеленое сердце потухло, или растворилось, или улетело странствовать. Кто знает, что с ним приключилось…

   Дымка осторожно проникла внутрь дерева, вдыхая незнакомый запах засохшей коры и перегноя. Фу, как здесь неубрано, неуютно…Муравьи, букашки какие-то, прожорливые личинки… Ну да ничего, если постараться, с грязью и беспорядком можно справиться очень быстро, главное – обновить трухлявый ствол.

   Как себя чувствуют ветки? Есть среди них живые и крепкие? Одна, две… И другие годятся… Из этой, еще зеленой ветки выйдет неплохой ствол: она впитает в себя все, что осталось от прежнего ствола и отрастит нежные молодые корешки взамен старых и сморщенных. Вот так… И изумрудные соки опять заплещутся внутри, прокладывая новые тропинки в лабиринте дерева. Как прежде… В ее сосне… Хорошо, все же, что у тиса тоже есть иголки!

– Смотри, старый тис ожил! – сказала светловолосая девочка своей подруге.

   Они стояли на вершине холма, и ветер развевал их легкие белые платьица, открывая загорелые коленки.

   В самом деле, тис, который еще прошлой осенью казался безнадежно больным, почти мертвым, теперь оделся в новенькие темно-зеленые иголки и украсил себя красными ягодами, похожими на крохотные чаши. Его ствол, гибкий, покрытый молодой корой, тихонько покачивался на ветру, а ветки что-то напевали…

   Девочки подошли к валуну, лежащему к востоку от тиса, и стряхнули с шершавой поверхности прошлогоднюю хвою. Потемневшие от времени знаки, открывшиеся перед ними, рассказывали какую-то длинную полузабытую историю…

– Если тис ожил, это значит, что наша пра-пра-пра-прабабушка, которая спит под этим холмом, вспоминает о нас, – серьезно сказала вторая девчушка, кусая обветренную губу. – Папа говорил, что это дерево посадили в то день, когда бабушка заснула… Болтают, что она умела летать…

   Девочка вытянула из пушистой косы красную ленту и украсила ею ствол. Ветер тут же принялся играть с тонкой бахромой, пытаясь развязать неумелый бантик.

– Это значит, что мы о ней тоже помним! – сказала девочка и прижалась щекой к серой коре дерева.

   Там, под молодыми морщинками и едва заметными складочками, заглушая шорох муравьиного бега и высокой травы, быстро и ровно билось зеленое сердце. Оно не знало удивительную бабушку, которая, как говорили, умела летать, никогда прежде не видело этих смешных маленьких девочек в белых платьях, но почему-то улыбалось…

Хризантемы для жирафа

   Ночью в нашем городе происходят невообразимые вещи. Взять хотя бы белого жирафа, свободно разгуливающего по пустынным улицам где-то в промежутке с двух до пяти.

   Многие видели его большую ушастую голову с округлыми тенями рожек, мелькавшую в квадратах форточек и прямоугольниках окон, видели и ужасно пугались, принимая жирафа за грабителя или пьяного хулигана (жираф громко чмокал и фыркал, поедая растения на подоконниках).

   Однажды длинношеий бродяга проник и в мою комнату. В ту ночь я долго не могла уснуть и, от нечего делать, пыталась подсчитать угол восхода луны над горизонтом: ее диск, просвечивающий сквозь тюлевую занавеску, не давал мне покоя, вызывая в воспаленном сознании обрывочный курс школьной астрономии.

   Вдруг из открытого окна повеяло зоопарком, что-то зачавкало, зашевелило ушами, и вытянутая жирафья морда начала рыться в горшках с фиалками.

   Забыв про луну, я громко возмутилась. Я не сказала бы ни слова, если бы голодное животное полакомилось оставшимися на сковородке оладьями, или схрумкало бы свежую газету с телепрограммой на всю неделю – чего только не съешь, когда в животе гулкая пустота! Но фиалки… Это уже слишком!

   Дело в том, что мне категорически не везет с цветами: все саженцы, которые попадают мне в руки, либо гибнут от усиленного полива, либо от засухи, либо от банальной простуды, подхваченной беднягами на сквозняке. Страдают растения и от кота: из чистого любопытства усатый нахал откусывает молодые листочки и бутоны, а иногда просто использует цветы в качестве подушки, оставляя на бархатных лепестках клочья длинной рыжей шерсти.

   И вот, когда мне только-только начинает везти, и на подоконнике красуются в ряд пять глиняных горшков с фиалками, цветущими и вполне здоровыми на вид, является это африканское чудовище и собирается погубить весь выводок!

   В темноте я нащупала диванную подушку и запустила ею в незваного гостя. Жираф изумленно тявкнул, перестал поедать фиалки и ретировался: я услышала, как цокают его копыта, унося большое грузное тело подальше от моего подъезда. Иди, иди! Нечего лазить в чужие окна и уничтожать домашние цветы, когда на улице полным-полно растительности!

   Я повернулась на другой бок, но сон упорно не желал приходить. Мысли вертелись вокруг бедного жирафа: наверняка, я не первая так грубо обошлась с одиноким верзилой, и в некоторых квартирах его встречали не мягкими подушками, а чем-нибудь потяжелее. Нет, нужно отыскать его и утешить! Может, он неспроста маячит возле домов, может, ему нужна помощь?

   Я кое-как оделась и вышла из дома. Стояла на редкость тихая и теплая майская ночь: не было слышно ни соловьев, ни собак, ни горланящих пьяниц, ни автомобильных сирен, – только фонари гудели, и ветерок шептался с ветками сирени. Жираф стоял около фонаря и общипывал березовые листики – его бледное тело в сиреневых пятнах напоминало глыбу льда. Когда я подошла к нему, жираф оторвался от своего занятия, повернул ко мне длинную морду на гибкой шее и моргнул огромными темными глазами.

– Кхе-кхе… – начала я смущенно, – позвольте спросить, зачем вы слоняетесь возле окон и пугаете граждан, страдающих бессонницей? И зачем поедаете комнатные растения? Ведь вокруг все цветет, и корма хватило бы на десяток жирафов!

   Жирафья морда еще больше вытянулась, а нос сморщился в печальной гримасе.

– Я ищу хризантемы, – просто сказал он.

– Хризантемы? – переспросила я удивленно.

– Именно. Но на подоконниках растут одни фиалки или герани, или фикусы, а иногда даже кактусы… Бр-р-р! Очень неприятно на них натыкаться! – жираф замотал головой и сердито зафыркал, очевидно, вспоминая опыт общения с кактусами.

– Но зачем вам хризантемы?

– А разве непонятно? Это должны быть удивительно красивые и вкусные цветы – только вслушайтесь