Перед командировкой через знакомого адвоката Рихард напомнил охранно-страховой компании, что пора уже произвести выплату по возмещению убытков. В случае задержки сроков им будет грозить новый иск, который, по мнению Кробата, ни в коем случае не следует подавать.

— А почему смешно? — спрашивает Рихард. — Эта компания по круглосуточной охране и возмещению понесенных за время охраны убытков действовала с помощью всяческих ухищрений, пыталась увильнуть от выплаты суммы убытков или вообще не реагировала на запросы. Согласно договору о возмещении ущерба, если не достигнута обоюдная договоренность, сумма должна быть взыскана в судебном порядке в течение шести месяцев. Именно этот шаг и сделан. Я считаю это нормальным процессуальным актом, принимая во внимание поступившие сигналы, что эта охранно-страховая компания собирается использовать все возможности, чтобы увильнуть от выплаты возмещения убытков.

Кробат пять минут читает Рихарду лекцию о грядущих судьбоносных переменах, об охватившей город эйфории и о том, что поведение Рихарда бросает неблагоприятную тень на его политические установки.

Когда, перейдя к резюме, Кробат делает намеки, что готов объяснить еще раз все сначала, декларируя при этом, что жертвы требуются сейчас от каждого, Рихард осторожно произносит:

— Я и не подозревал, что этот вопрос носит политический характер.

— Вот тут вы на ложном пути, — возражает Кробат с невозмутимостью, от которой веет уверенностью, что Рихарду с ним лучше не спорить.

Рихард прислушивается к приближающемуся сзади тихому скольжению сандалий по газону. Это Фрида, она принесла кофе и чашу с малиной. Отодвигая в сторону вазу с цветами, Фрида перегибается через плечо Рихарда. Он чувствует нажим ее упругой груди и воспринимает это как скрытое напоминание о минувшей ночи. Отклонившись чуть в сторону, Фрида расставляет чашки и розетки с особой медлительностью движений, что Рихард тоже относит на свой счет. Он нюхает хорошо знакомый запах духов, ее тела, издающего более сильный запах, чем малина на столе. Кробат тоже пялится на девушку, и Рихарду приходит вдруг в голову, что на Фриде надета как раз часть того выцветшего белья, которое косвенно является предметом их разговора. Кое-что из пострадавших в тот день вещей Альма принесла домой с тем расчетом, чтобы, если дело дойдет до судебного разбирательства, их можно было предъявить в качестве доказательства.

Пока Фрида разливает кофе, Рихард вспоминает отдельные связующие моменты: 12 и 13 марта, в субботу и воскресенье, немецкие войска вошли в Австрию, именно в те дни в магазине белья родителей Альмы, которым она заведует, выставленные в витрине в большом количестве образцы потеряли на ярком солнце свой товарный вид. Приставленный к магазину полицейский от охранно-страховой компании предпочел размахивать флагом на въезде в город, празднуя свое новое гражданство, вместо того чтобы выполнять возложенные на него обязанности.

Он говорит:

— Невозможно отрицать того, что охранника на посту не было.

А Кробат:

— Можно ли упрекать его в том, что он распознал историческое значение момента, как этого, впрочем, следовало ожидать от каждого.

Какое-то время Рихард смотрит вслед степенно удаляющейся Фриде, потом искоса на Кробата. Он считает, что не обязан следовать изворотам его причудливой логики.

— Надеюсь, из этого не вытекает правило, что можно пренебрегать своими обязанностями. А если да, то тогда эта охранно-страховая компания должна воздать сторицей своему человеку за понимание исторического момента и возместить клиенту понесенный ущерб согласно правилам приличия.

В прошлом году лишь после долгих колебаний Альма продлила договор с этой компанией, в работе которой то и дело выявлялась халатность, а причиненный ущерб никогда не возмещался. Высокую стоимость услуг своей компании в сравнении с другими предложениями ответственный инспектор объяснял тем, что в случае понесенного убытка клиент имеет дело с фирмой, которая надежно и ответственно относится к взятым на себя обязательствам. Упомянутый инспектор, господин Больдог, знал о прошлых недочетах в работе компании и торжественно заверил, что подобное больше никогда не повторится и что в противном случае следует обращаться непосредственно к нему. На том и порешили.

О невыполнении охранником своих обязанностей было доложено, равно как и о факте, что в указанные дни ярко светило солнце, что даже охранностраховая компания никак не может оспорить, поскольку об этом сообщалось в газетах и кинохронике. Правда, при первой реакции на иск утверждалось, что солнечный свет в середине марта не имеет еще достаточной силы, чтобы причинить означенный ущерб. Как будто господам неизвестно, что для некоторых товаров достаточно четверти часа прямых солнечных лучей, чтобы обесцветить краски. При этом не играет никакой роли, насколько выцвела вещь, в книге учета убыток фиксируется одинаково. Все эти аргументы были приведены неоднократно, однако эксперт страховой компании, то есть заинтересованной стороны, решил спорные вопросы не в пользу Альмы. Независимую экспертизу никто не заказывал, потому что это, как пытались их убедить, слишком дорогое удовольствие, так что за полгода было только потеряно время.

Но теперь Рихард, кажется, понимает, что приведенные им объяснения ничто по сравнению с политическими аргументами Кробата, будь он хоть тысячу раз прав: чистое безрассудство, которое мало кого интересует.

У Рихарда ходит кадык. Он говорит:

— И куда же обращаться за возмещением убытков?

— Можно? — спрашивает Кробат, кивая. Он пододвигает к себе бронзовую пепельницу и закуривает.

— Подумайте о собственной выгоде, о том, что при стремительно растущем спросе благодаря явному большинству мужского населения города и деньгам, пущенным в оборот, у вас больше не будет конкуренции. Вы не поверите, как многое стало возможным, о чем еще несколько недель назад просто нельзя было мечтать. Как быстро выстраивается будущее.

— О будущем сейчас только и говорят, причем не иначе как с восторгом.

— И правильно, скажу я вам.

Мужчины смотрят друг на друга в упор. Через пару секунд Рихард упирается подбородком в воротник, подавленно внимает речам Кробата, а потом, сам не зная почему, думает о том, что, заводя семью, он хотел, чтобы наступили такие времена, когда никаких перемен больше не будет. Быстрая прокрутка кадров назад: опись товара отпадает сама собой; волнения и перевороты на протяжении всей его непредсказуемой жизни и новая форма государственного устройства и правления каждые пять лет; новые деньги; новые названия улиц; новые формы обращения и приветствий. Один сплошной хаос. По окончании детства спокойных периодов как таковых не было вовсе или — крайне редко, и все настолько запутано, что он даже не может определенно сказать, до какого момента он отмотал бы время назад, если бы мог.

Он слышит, как Кробат говорит:

— Да забудьте вы это белье.

Забыть это белье, причем совершенно безболезненно, как вода забывает иногда замерзнуть. Может, и время способно забывать течь своим чередом?