– В смысле?

– Ну, вы же сами всем, включая генерала Хлынова, говорили, что парламент только тем и хорош, что позволяет собрать в одном месте всех болтунов и перевешать их в случае надобности. Вот вами и заинтересовались.

– Хлынов тоже в лиге?

– Нет, конечно! Помилуйте, он же круглый дурак.

– Понятно. Точнее, ни хрена не понятно. А ко мне ты зачем пришел? Выслужиться хотел?

– Да.

– И никто тебе не приказывал?

– Нет.

– Нет, я реально с тебя охреневаю! Инициатива поимела инициатора… Ладно, рассказывай дальше. Адреса, пароли, явки. В смысле имена, чины, должности. Кто главный, кто так, сбоку припека?

Расколовшийся жандарм пел как соловей. Имена генералов, сенаторов и даже великих князей следовали одно за другим. В целом вырисовывалась очень странная картина с монархическим заговором, вот только против кого? С «Народной волей» все понятно, но в лиге был наследник цесаревич, его братья, многие члены правительства, не хватало лишь самого царя и Лорис-Меликова. Или их не предполагалось изначально?

– Вы ведь понимаете, что теперь, когда вы знаете все, обратной дороги нет? – тяжело дыша, спросил Ковальков. – Вам волей-неволей придется присоединиться к нам либо бежать.

– А почему бы и не присоединиться? – ухмыльнулся Будищев, в очередной раз изумив своего пленника. – Вон какая славная компания!

– Послушайте, – помотал головой совершенно сбитый с толку ротмистр, – клянусь честью, я никому не скажу ни о нашем разговоре, ни об обстоятельствах, при которых он случился. Опустите меня, а?

– Так просто взять и отпустить? Ну-у, даже не знаю…

– Что вы хотите?

– Да сущую безделицу. Я сейчас кое-что напишу на листе бумаги, а ты прочитаешь. С чувством, с толком, с расстановкой и без дурацких комментариев. Только текст. Понятно?

– Но зачем?

– Еще по печени захотел? – поинтересовался Будищев, с жалостью глядя на бестолкового пациента.

– Нет! Хорошо, давайте вашу бумагу.

– Джастин момент[18], – отозвался Дмитрий, вызвав еще одну болезненную гримасу у связанного, и, подойдя к бюро, принялся быстро писать на листке. Затем зачем-то заглянул в комод, произвел в нем какие-то манипуляции, после чего подтащил клиента поближе и положил перед ним текст.

– Я, Ковальков Николай Александрович, вступая в ряды «Народной воли», торжественно клянусь: быть смелым, честным, дисциплинированным революционером и до последней капли крови бороться с тиранией в России. А если я предам своих товарищей по борьбе, то пусть меня постигнет суровая кара трудового народа!

Все это ошарашенный ротмистр прочитал без единого возражения и, лишь когда текст закончился, позволил себе осторожно спросить:

– Что это за бред?

– Практически явка с повинной, – охотно пояснил ему Дмитрий.

– Если вы думаете, что я это подпишу, то вы просто идиот!

– И не надо, – с довольством обожравшегося краденой сметаной кота отозвался Будищев, после чего снова подошел к комоду и поставил иглу на восковой цилиндр. Фонограф зашипел, и не верящий своим ушам жандарм услышал, как присягает на верность революции.

– Техника на грани фантастики! – мечтательно проговорил подпоручик. – И главное, голос хорошо узнаваем. Представляете, что скажет Михаил Тариэлович, если услышит эдакую арию в вашем исполнении?

– Отдайте, – нервно сглотнув, попросил жандарм.

– Ага, щаз! Шнурки вот только поглажу, – издевательски отозвался подпоручик, запирая комод, после чего повернулся к связанному и с нехорошей улыбкой в голосе спросил: – Гости дорогие, а не надоели ли вам хозяева?

– Что? – непонятливо спросил ротмистр.

– Я говорю, пошел вон отсюда, – охотно разъяснил ему свою позицию подпоручик. – О месте и дате следующего заседания будет сообщено дополнительно.

– Вы хотите…

– Если честно, не очень. Но раз уж приключился такой случай, грех его упускать! Короче, своему начальству можешь доложить, что я согласен по всем пунктам. Страстно хочу стать графом, зятем и поставщиком армии. Если какой косяк, бежишь ко мне впереди собственного визга и докладываешь. В особенности это касается завтрашнего заседания в Главном артиллерийском управлении. Если ваша организация и впрямь что-то собой представляет, я хочу ощутить ее всемерную поддержку. Понял?

– Понял, – обреченно вздохнул Ковальков, после чего с явной неохотой спросил: – Вы меня не развяжете?

– Конечно, – отозвался Будищев, перерезая стягивающий руки пленника шнур.

Получив свободу, тот сначала потер затекшие руки, потом оценил взглядом крепость комода, кочергу и все еще находящийся на виду револьвер хозяина квартиры, после чего окончательно понял, что на сей раз проиграл.

– Так я не прощаюсь, – со значением в голосе сказал жандарм.

– Всего хорошего, – изобразил любезный поклон Дмитрий, после чего, тщательно закрыв входную дверь, сокрушенно вздохнул. – Дикие времена – дикие нравы! Звукозаписывающая аппаратура уже есть, а использовать ее по назначению не умеют. Дикари-с!

В этот момент раздалась трель электрического звонка, и Будищев снова взялся за запоры, бурча себе под нос: «Ты что, тросточку забыл?»

– Ой, – испугалась оказавшаяся за дверью Стеша. – А зачем револьвер?

– Маленькая предосторожность никогда не помешает, – ничуть не смутился подпоручик. – Ты что так поздно?

– Я бы не пришла, да только вот…

– Что еще случилось?

– Семка в больнице! – заплакала девушка и уткнулась в грудь Будищеву.

– Почему?

– Прохор его отколотил!

– Какой еще на хрен Прохор?!

– Приказчик в лавке. Говорила я Семушке, не задирай этого дурака, а он…

– А вот с этого момента попрошу поподробнее, – нахмурился подпоручик.

– Этот Прошка давно ко мне клеился, – сбивчиво начала Стеша, поминутно всхлипывая. – Я его отшила, а он не понимает. А Семка влез, а я…

– Понятно, – остановил поток бессвязных фраз вперемежку со слезами Дмитрий. – Есть только один вопрос: а раньше мне всю эту байду рассказать нельзя было?

* * *

Совещание в Главном артиллерийском управлении, состоявшееся на следующее утро, на первый взгляд являлось простой формальностью. Несомненная эффективность митральез системы Барановского—Будищева, которые с легкой руки одного из изобретателей все чаще называли пулеметами, была самым блестящим образом доказана во время похода на Геок-Тепе.

Несмотря на то, что завистники генерала Скобелева стремились всячески принизить значение этой военной кампании, все причастное к нему начальство получило приличествующие их чину и заслугам награды, а посему был настроен весьма благодушно.