– Какая жалость, – надула губки поклонница.

– Всеволод Михайлович очень скромен, – пришел к нему на помощь Будищев, пользуясь моментом, чтобы подобраться ближе к Люсии. – Но поверьте, поэзия ему не чужда!

– А вы сочиняете что-нибудь? – переключилась на него княжна Мещерская.

– Стихи нет, – двусмысленно ответил ей Будищев, – но сочинить что-нибудь могу запросто.

– Так сочините что-либо для нас, – неожиданно попросила Люсия.

– И спойте, – тут же добавила неугомонная Лиззи.

Будь на месте Дмитрия обычный человек, он бы, вероятно, смутился, но моряка трудно было назвать обычным. Совершенно лишенный слуха и умения петь, он обладал четкой дикцией, прекрасной памятью и счастливой способностью нести любую чушь, оставаясь при этом серьезным.

– Только если госпожа баронесса согласится мне аккомпанировать, – с готовностью согласился он.

– Но я не очень хорошо играю, – попыталась отказаться не ожидавшая подобного поворота мадемуазель Штиглиц.

– Поверьте, я пою еще хуже.

Отступать было некуда, и бедной девушке пришлось отправляться к роялю.

Прочие гости, явно заинтригованные происходящим, подтянулись следом, и скоро вокруг Люсии с Дмитрием собралась изрядная толпа.

– А что вам исполнить? – робко спросила баронесса.

– Да что угодно, – великодушно отозвался солист.

– И как называется произведение? – осведомилась не знающая, что ждать от этой импровизации, княгиня Долли.

– Девушка из маленькой таверны, – провозгласил Будищев, после чего зачем-то добавил: – Музыка и слова народные!

– Как мило, – скептически покачала головой хозяйка салона, но ее никто не расслышал.

Родись Эдвард Радзинский столетием раньше, он наверняка умер бы от зависти, слушая, с каким чувством Дмитрий декламирует эти незамысловатые строки. Ошарашенная Люсия выбивала пальцами по клавишам нечто непонятное, но по странной прихоти судьбы вполне соответствующее тексту. Слушатели же, особенно их женская часть, воспринимали и то и другое более чем благосклонно, а когда дошло до трагической развязки, даже расчувствовались.

– Дмитрий Николаевич, это вы сочинили? – спросила Лиззи, вытирая текущие ручьем слезы.

– Ну что вы, – скромно отказался от авторства подпоручик. – Где уж мне, я больше по гальванической части.

– Вы были правы, это нельзя назвать стихами, – покачал головой Гаршин, но из вежливости похлопал вместе с остальными.

– Господа, это же прекрасно! – прощебетала княжна. – Ах, я всегда завидовала морякам. Они бывают в далеких странах, своими глазами видят разных людей и экзотических животных. Скажите, господин Будищев, а вы бывали в Африке?

– Увы, но дальше Каспия и Черноморского побережья Болгарии мне бывать не доводилось. Впрочем, там тоже довольно жарко.

– Вы воевали с турками?

– Да. Вместе с Всеволодом Михайловичем.

– Неужели? – удивилась девушка, в глазах которой ореол литератора только что несколько потускнел, зато ярко зажглась звезда моряка, изобретателя и, как оказалось, исполнителя оригинального жанра.

– Вы, верно, метко стреляете?

– Иногда.

– Дмитрий Николаевич скромничает, – с легкой ноткой ревности в голосе заявила Люсия. – Он вообще не промахивается!

– Ну, уж это вы хватили, – не выдержал поручик в форме лейб-гвардии стрелкового батальона, фамилию которого Будищев не запомнил. – Моряки обычно плохо стреляют.

– Всяко лучше, чем извозчики, – не подумав, ляпнул подпоручик и хотел было прикусить язык, но стало поздно[15].

– Что вы сказали, милостивый государь? – побелел от гнева гвардеец.

– Полно-полно, господа, – поспешила вмешаться хозяйка салона. – Не стоит ссориться по пустякам.

– Помилуйте, ваше сиятельство, – миролюбиво улыбнулся Дмитрий. – Мы с господином поручиком…

– Фон Фитингоф, – мрачно представился стрелок.

– Мы с господином поручиком фон Фитингофом и не думали ссориться. А просто хотели развлечь наших дам. Не правда ли?

– Но как?

– У вас есть двор, зимний сад или что-нибудь в этом духе?

– Да.

– Тогда пойдемте туда.

Зимним садом называлось нечто вроде оранжереи со стенами из стекла, в котором спасались от питерских морозов несколько чахлых пальм и китайских роз. Но, во всяком случае, там было просторно и светло, а поскольку день был достаточно теплый, сквозь успевшие оттаять стекла был хорошо виден двор и покосившийся каретный сарай.

– Что там у вас? – поинтересовался у княгини Будищев.

– Конюшня.

– Лучше и быть не может, – ухмыльнулся Дмитрий, взводя курок на неизвестно откуда появившемся у него револьвере.

Выйдя на улицу, он немного карикатурно раскланялся с толпившимися у окон дамами, после чего устроил маленькое представление. Сбивал выстрелами сосульки с крыши, поражал тут же нарисованные мишени, затем быстро перезаряжал барабан и снова стрелял, а под конец выбил на старой штукатурке сарая вензель княжны Китти.

– Браво! – захлопали в ладоши зрители, после чего вопросительно уставились на побледневшего Фитингофа.

– У меня нет с собой револьвера, – с сокрушенным видом отвечал тот.

– Я бы дал вам свой, – неожиданно пришел к нему на помощь Будищев, – но, боюсь, в таком случае у вас не будет возможности отыграться.

– Да, господа, – без тени аффектации продолжил он, обращаясь ко всем присутствующим, – такие фокусы, а это не более чем трюк, возможны лишь из хорошо знакомого оружия. Настолько привычного, что является продолжением руки. Не сомневаюсь, что будь при господине поручике его личный револьвер, он выступил бы ничуть не хуже. Надеюсь, и он теперь не сомневается в моем умении стрелять, не правда ли?

Последние слова моряка были обращены к лейб-стрелку, которому ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

– А какое оружие вы бы предпочли, случись вам стреляться? – снова вылезла неугомонная княжна.