глянула на ее и поправила оборочку юбки.

— Привет от меня папе, — сказала Альва, — если он не придет.

Конни прийти отказался, занят, надо подготовить доклад для небольшого кружка, с которым он недавно связался. Попозже вечером он за ними приедет или заберет Альву, если Маргарита захочет, чтоб Роза еще у нее посидела.

— Он ехал обратно в Таубен, Конни, — сказала Роза. — Ты понимаешь?

— Нет, — сказал он. — Но, значит, это его машину везли, когда я днем возвращался. Неприглядный вид.

А так у него все в порядке.

— Живот не болит?

— Совершенно.

Разговор кончился. Роза подумала о последнем месяце и о месяцах до него, когда постоянно не выдерживали нервы. И вдруг такая перемена.

— Как вообще Конни? — спросила Маргарита, когда Роза вошла в кухню.

— Просто невероятно, — сказала Роза, — но только самые последние дни. А то нечем было похвастаться. Знаешь ведь, какой он бывает.

— И у вас все хорошо? — спросила Маргарита. Она подняла глаза от картофельной шелухи и встретила взгляд Розы. Двенадцать-четырнадцать лет назад они хорошо знали друг друга, а потом все хуже и хуже.

— Нет, — сказала Роза, потрясла головой и уложила выбившуюся прядь за ухо, — ну что ты. Все совсем паршиво.

— Так чего же ты терпишь? — спросила Маргарита.

— Так чего же ты терпишь, — повторила за ней Роза. — Дни идут. Времени на раздумья и на выводы не остается. Да я никогда и не стану ничего предпринимать.

— Ты кроткая, — сказала Маргарита. — А я не кроткая.

— Может, я и кроткая, — сказала Роза. — Не все ли равно?

— Сама не знаю, — сказала Маргарита. — Но ты кроткая.

— Да, мы с Альвой, — сказала Роза, — как раз на днях об этом говорили…

— О чем мы говорили? — крикнула Альва из комнаты.

— Что добрые страшно усложняют жизнь злым, — сказала Роза. — Но что поделаешь.

— Терпеть не могу быть доброй, — сказал Маргарита. — Поэтому я ни с кем из родственников и не вижусь, кроме брата, он такой же, как я. Лео это во мне, по-моему, нравилось. Так ему было проще.

— Как ты думаешь, Маргарита, ты думаешь, он выживет? — спросила Роза.

— Я сказала врачу, что надеюсь, что он умрет. Лео не нужна жизнь беспомощного калеки.

— Почему? — спросила Роза.

— Он и говорить не сможет, — сказала Маргарита.

— Может научиться разговаривать руками.

— Нет, — сказала Маргарита. — У меня не было детей, и я не справлюсь. Мне это не под силу.

Они теперь сидели в комнате и, когда теряли нить, умолкали. Маргарита поставила пластинку, камерную музыку, густо печальную, спасительно простую.

Это была одна из самых любимых пластинок Лео, Роза точно знала. Она слушала. Маргарита в середине фразы вышла в кухню, вынула из духовки картошку, положила в гусятницу мясо.

— Может, пришли бы завтра вечером, — сказала Маргарита, — приедет его сын, не представляю, что с ним делать. А потом мне ехать на вокзал за его братом.

За едой Роза поинтересовалась, как она отдохнула. Маргарита сперва глянула, в окно, на светлое соседское парадное, и бегло, бесконтрольно улыбнулась, потом она посмотрела на Розу, пожала плечами, перевела взгляд на Альву и сказала:

— Я тебе потом расскажу. Да ведь это совсем недолго было.

В девять пришел Конни. Он печально и корректно объяснился с Маргаритой, которая расспрашивала его о встрече с Лео в мотеле. Роза не спускала с него глаз.

— Значит, вы завтракали за разными столиками?

— Лео читал газету, — сказал Конни. — Я сам не люблю, когда мне мешают, и я ему только помахал. Мы ведь, по-моему, достаточно коротко знакомы.

— Я, признаться, теряюсь, — сказала Маргарита. — Может, у вас с Лео какая-то кошка пробежала?

Роза отвела глаза. Конни смотрел на нее, но не мог поймать ее взгляд.

— Мы давно не были закадычными друзьями, сама знаешь, — сказал Конни. — Лео меня всегда нарочно бесил. Он меня ни во что не ставил.

— Подумаешь, — сказала Маргарита. — А сам-то ты разве не лез на рожон?

Конни передернуло.

— Может, ты ревновал? — пытала Маргарита. — Из-за того, что они с Розой так легко находили общий язык?

— Вот уж нет, — сказал Конни. — Наоборот, я радовался.

— Не знаю, чему тут радоваться, — сказала Маргарита. — Лично я от зависти чуть не отрезала Розины роскошные волосы, сто раз собиралась. Вот, Роза, что уж теперь скрывать.

— А я всегда завидовала, что ты так здорово все успеваешь, — сказала Роза.

— Спасибо, — сказала Маргарита. — Очень приятно. Но я бы с удовольствием с тобой поменялась. Я себя не люблю.

Ну что на это можно сказать? Маргарита заметила, что всех смутила.

— Лео тогда прекрасно выглядел, — сказал Конни и снял пиджак. — Он мне улыбался и кивал.

— А ведь он возвращался в Таубен, — сказала Маргарита. — Были б у вас чуть получше отношения, ты бы теперь знал зачем. Но все это неважно. Теперь только ждать и ждать.

Роза и Конни смотрели на нее. Альва лежала на диване, вертела звездную карту и слушала вполуха.

— По-вашему, я богом обиженная? — спросила Маргарита.

— Ты мужественная, — сказала Роза. — Я б так не могла.

Маргарита сказала:

— Нет, я богом обиженная. Но это к делу не относится.

— Может, потому что вы неженаты? — спросил Конни. — Наверное, из-за этого масса сложностей.

— Да нет, какая там масса, — сказала Маргарита. — Но почему к этому нельзя подготовиться, а если и подготовишься, почему от этого ничуть не легче?

— По-моему, — сказала Роза, — просто у нас сил не хватает. А если у кого хватает, тот не сознает этого.

Глава 7

РВАНЫЕ ТЕНИ

Лео Грей лежит в больнице после автомобильной катастрофы. Он без сознания и никогда уже не станет полноценным человеком. Покуда ближние ходят за ним и говорят о нем, он еще живет — в снах.

Кардиограммы Лео Грея в ночь на третьи сутки госпитализации показали четыре волны улучшения электрической активности.

— Что это? Жизнь или угрожающее положение? — спросил главный врач на обходе.

— Сны, — сказал дежурный врач, не очень-то вдумываясь в вопрос.

— Не так уж это очевидно, — сказал главный врач. — А впрочем, кто знает? Стало быть, жизнь.

— Вот американцы разрабатывают способ прямой передачи мозговых импульсов сна на телеэкраны, — сказал дежурный врач.

— Что ж. Проблема, — сказал главный врач. — Но меня она не занимает.

— Как и меня, — сказал дежурный врач.

То были сны. Пузырями в тихой заводи. Кругами. Быстро набегавшими и тотчас стиравшимися волнами.

Вот Лео Грей очутился на палубе большого судна, а вместе с ним еще множество народа. В борту открылась течь, все бросились к насосам, но, чем больше качали, тем верней их захлестывало водой. Дыры затыкали платками,