— Не важно, кто и что сказал. — Степан Юрьевич усмехнулся. — Все проверять будем сами.

«Ребятишки» во главе с шефом записали на диктофон рассказы очевидцев дождя и пожара, взяли пробы фунта, воды и золы в нескольких местах, после чего сели в подержанную «тойоту» Федора Барлукова, объехали злополучную деревню и нанесли контуры пожара на крупный план Хандабая. На каждой улице остались нетронутыми огнем несколько крайних домов, и только на той, что выходила к берегу Олхи, выгорело все до самой воды.

100 лет назад. Улус Хандабай

Баташулуун Шагланов курил трубку, сидя на своем знаменитом девятицветном ковре, устилающем земляной пол, когда Гомбо Хандагуров вошел в его белую юрту.

После обмена приветствиями заарин закрыл глаза и молча докурил, затем неторопливо выбил трубку, убрал ее на пояс рядом с кисетом и только после этого встал.

— Бери, — велел он Гомбо, кивнув на холщовый мешок, стоящий у входа.

Тот, подняв его, услышал жалобное блеяние.

«Баран, — подумал Гомбо, забрасывая мешок за спину, — судя по весу, упитанный…»

Они вышли из юрты. Солнце уже скрылось на западе за верхушками сосен. Смеркалось. Они спустились к реке Аллаха и пошли вдоль ее берега на восток. Гомбо догадывался, куда его ведут, но привычной, давно протоптанной в это нечистое место тропы Баташулуун почему-то не выбрал.

Он был одет в повседневный халат и остроконечную шапку в форме юрты, отороченную собольим мехом, и с собой тоже прихватил мешок, который теперь при ходьбе негромко позвякивал. Гомбо точно знал, что звенит внутри.

Там, где река делает крутую петлю, Баташулуун достал из мешка таган и зачерпнул воды. Затем уже в сгущающихся сумерках они свернули в сторону от реки в старый разросшийся осинник, за которым и находилась цель их короткого похода — деревенский погост.

Гомбо вдруг вспомнил, что на его родном языке «аллаха» означает «убивать». Он подумал: почему такое зловещее имя дали мелкой речушке, почти ручью? Вероятно, в старину здесь утонула овца или жеребенок, а может быть, даже человек. Но взрослому, если он не пьян, в этом ручье никак не утонуть. Значит, ребенок…

Гомбо сделалось неуютно, зябко, он уже был готов отказаться от своей затеи. Скорее всего, заарин бы правильно понял его, и возрадовался, и продолжил обучать шаманскому искусству, и снова бы назвал самым любимым и способным своим учеником, как раньше, до последнего его посвящения в хаялгын-боо, дающего право приносить кровавые жертвы белым бараном.

Гомбо уже протянул руку, чтобы коснуться плеча шедшего впереди найжи, остановить его, но…

Изувеченное лицо брата снова встало перед глазами, и Батлай снова что-то пытался сказать ему, но слов было не разобрать, кровавые пузыри на разбитых губах вместо слов…

Нет, пусть все будет, как предначертано! Проклятый русский нойон, виновный в смерти брата, должен быть наказан! Жестоко! Смертью!

Посещение кладбища не может быть табуировано ни у одного народа, надо же хоронить усопших! Но приход сюда ночью, у бурят в том числе, сопряжен с немалой опасностью и даже риском для жизни. Ведь любой погост — обиталище духов-боо-холдоев. Впрочем, шаман тем и отличается от обычного человека, что способен общаться с духами и путешествовать по мирам сопредельным — Верхнему, неточному аналогу европейского представления о рае, и Нижнему, Царству Мертвых.

Гомбо не видел боохолдоев, хотя и ощущал их присутствие. В свои недавно исполнившиеся двадцать два года учеником он был способным, но опыта ему явно недоставало.

До могил, без всякого порядка там и сям разбросанных меж деревьев, они не дошли десяток шагов. Баташулуун бросил свой мешок в траву и аккуратно поставил таган с водой возле старой осины.

— Разведи огонь.

Гомбо принялся шарить в темноте, отыскивая сухие ветки, а Баташулуун сел на землю под деревом и закрыл глаза. Этого Гомбо видеть в темноте не мог, но готов был поклясться собственной жизнью: заарин закрыл глаза.

Когда костер запылал, а вода в тагане на треножнике вот-вот должна была закипеть, Баташулуун велел Гомбо раздеться и подойти. Тот снял халат и встал напротив найжи, опустив смиренно глаза.

— Твой дух-помощник по-прежнему Хаара Баабгай (Бурый Медведь)?

— Я не знаю, богдо. Я видел Медведя в последний раз полгода назад, когда мы вместе призывали его.

— Это плохо, — покачал головой Баташулуун, — без сильного помощника тебе не вернуться из мира духов… Но вот же он!

Заарин подскочил с места легко, как подросток. Он указывал куда-то за спину Гомбо. Тот повернул голову, но ничего в темноте не увидел.

— Кто там, богдо?

Баташулуун подошел вплотную. Лицо его в отблесках пламени показалось Гомбо незнакомым, зловещим. Мерещились звериные усы под носом, глаза горели красным, а сквозь губы, казалось, проступали мощные клыки хищника.

Гомбо вспомнил, что дух-помощник заарина — страшный сибирский Тигр, по-бурятски «Бар», последний раз которого видели в окрестностях Иркутска лет сто назад. Русские казаки с шутками и прибаутками затравили зверя ради одной только шкуры, которая потом висела на стене их управы, покуда ее не поела моль.

Но один тигр все ж таки остался. Сам Гомбо никогда его не видел, но говорили, будто богдо Баташулуун, когда хотел, мог превращаться в этого страшного хищника. Может быть, и теперь он превращается в него?

Гомбо захотелось сбежать, не оглядываясь, продраться сквозь осинник к Аллахе и дальше в улус…

— Ты не видишь? — спросил заарин после двух или трех минут изучения испуганного лица молодого шамана.

— Нет, — ответил тот, пряча глаза.

— Ты НИКОГО здесь не видишь? — повторил вопрос заарин.

— Нет.

— Полгода назад ты был близок к тому, чтобы прозреть. Ты уже почти видел. Я думал…

Вдруг без замаха заарин нанес Гомбо хлесткую пощечину. Тот пошатнулся, но на ногах устоял.

— Чем ты занимался все это время, хонзохон?!

Гомбо поднял глаза.

— Ты прогнал меня, найжи, — сказал он с обидой. — Ты перестал меня учить! А то, чему уже научил, я чувствую, как вода, утекает сквозь пальцы.

— Мы возвращаемся в улус, — после паузы спокойно сказал Баташулуун.

— Почему?

— Ты не готов.

— Но я хочу это сделать!

— Ты погибнешь.

Потрескивали ветки в костре да булькала закипевшая вода, и более — ни звука. И вдруг где-то рядом над самой головой Гомбо заухала сова. Молодой шаман шарахнулся в сторону, закрыв голову руками. Баташулуун рассмеялся.

— Ты трус, и это дает тебе шанс выжить… ладно, подойди ко мне.