Новый хозяин Чалонера, по-видимому, тоже участвовал в этом. Юный Уилл быстро обучался и вскоре постиг "азы чеканки монет". Однако его учитель недолго пожинал плоды своего наставничества. Юноша, с которым не смог справиться его собственный отец, был уже слишком честолюбив, чтобы кому-то служить. Не позже начала 1680-х годов Уильям Чалонер покинул своего мастера и отправился в путь на "муле святого Франциска"[92] — то есть на своих двоих — "с намерением посетить Лондон".[93] Его целью была в большей степени сама столица, чем какое-либо определенное место. У него не было никакого плана, никакого представления о том, что он будет делать, когда доберется туда.

Но решение сбежать в Лондон положило начало главной фазе образования Чалонера. Большая часть следующих десяти лет ушла у него на то, чтобы овладеть уроками, которые мог преподать ему этот город. И этот курс превратил сообразительного деревенского паренька с нетвердыми нравственными устоями в человека, который смог на равных противостоять Исааку Ньютону.

Однако по прибытии даже такой знатный буян, как молодой Уильям Чалонер, оказался совершенно не готов к шоку, производимому Лондоном. Город был огромным, невообразимо большим, чем любой другой город во всей Англии. Его население составляло почти шестьсот тысяч человек, более десяти процентов от численности всех англичан, и было больше, чем население следующих по размеру шестидесяти городов, вместе взятых. В Норидже, занимавшем второе место, проживало от двадцати до тридцати тысяч человек, а в Бирмингеме времен Чалонера — не более десяти тысяч.

Лондон семнадцатого столетия кишел толпой приезжих. В восемнадцатом столетии показатель смертности в нем превышал показатель рождаемости[94] на несколько тысяч человек в год. Тем не менее город рос, пожирая провинцию, высасывая из родных деревень и городов в день от двухсот до трехсот молодых мужчин и женщин, стремившихся в поисках счастья в единственный настоящий мегаполис во всей Англии.

Но даже самые искушенные и самые честолюбивые из этих провинциалов бывали ошеломлены первым впечатлением от столицы, которую обычно описывали не иначе как своего рода ад, "обитель грязи, вони и шума".[95] Чалонер мог бы догадаться, что его ждет, проходя мимо куч человеческих и животных отходов,[96] которые каждый день вывозили из города и сваливали поблизости вдоль дорог. Путешественники задыхались, закрывали лица и, зажав носы и рты, старались поскорей пройти мимо.

В самом городе были свои ужасы. Благоразумные лондонцы не пили сырой воды, особенно из Темзы, по причинам, о которых Джонатан Свифт ясно дал понять в своих стихах о ливне 1710 года: "Мешая кровь с дерьмом из мест отхожих, / Собак утопших, тушки дохлых кошек, / Очистки вперемешку с требухой / Несет поток воды по мостовой".[97]

Но если вместо воды можно употреблять пиво и джин, без воздуха не обойтись никак. Более полумиллиона человек жили в страшной тесноте, переступали через груды конского навоза, обогревались углем и дровами; добавьте к этому паровые котлы, плиты, печи, в которых создавалось все, что потреблял город, — пиво и хлеб, мыло, стекло, известь и краски, глиняная посуда, изделия из металла и так далее и получите поистине ядовитую атмосферу. Хотя "грязный и плотный туман"[98] и не был столь удушлив, как пагубный дым викторианского Лондона, его было достаточно, чтобы заставить короля Вильгельма в 1698 году перебраться в пригород Кенсингтон.

Конечно, у Лондона были и свои важные преимущества: надежда разбогатеть или по крайней мере заработать больше, чем на кусок хлеба. Во времена радикальных преобразований Сити превратился в бесспорный национальный экономический центр страны. Это вело к баснословным прибылям: в конце семнадцатого столетия весь мир охватила английская торговля, а центром этой паутины был Лондон. Размещенные в городе картели и акционерные общества получали свою прибыль в Балтии и восточном Средиземноморье. Ширилась торговля с Северной Америкой. Ост-Индская компания начала подчинение всей Индии британской короне. Африка, Вест-Индия, американские колонии и сама Англия образовали сеть, которая поставляла рабов, золото, сахар, ром и ткань по всей Атлантике. Китай получал британское серебро, любимый драгоценный металл китайцев, в обмен на шелк и высококачественную керамику. Почти все это, три четверти от всего объема международной торговли Англии, проходило через доки, склады, банки и биржи Лондона.