И мне хочется зацеловать её до полусмерти! Хочется, чтобы она больше никогда в жизни не прикоснулась к себе с мыслью о другом мужчине!

Пусть завтра её кожа будет зудеть от сладкой боли, а тело дрожать оттого, какое удовольствие она испытает. Испытает его здесь! Со мной! И больше ни с кем!

— Ник… — моё имя перемешивается с хриплым стоном, и это бьет по мозгам электрошоком.

Я опускаюсь к её груди и, словно дикий пёс, хватаю зубами кружевной край красивой ночнушки. Треплю его. Рычу. Вожу носом по мягкой коже и с каким-то неистовым остервенением начинаю мять нежное бедро. Сжимаю в руках край гипюровых трусиков, всё ещё не решаясь снять их.

И не потому, что не хочу этого, а потому, что хочу настолько сильно, что должен снова вернуть контроль над взбесившимся телом! Потому что ещё немного — и этот петтинг превратится в скачку на выживание.

В моей голове смерчем проносится тысяча и одна мысль. Но самая главная, перекрывающая все остальное: погибнуть или все же остаться в живых?

— О, чёрт… — срывается с её губ, когда я опускаюсь к втянутому животу и задираю чёрную рубашку до самой груди.

Когда скольжу губами по дрожащему животу. Прикусываю возле пупка и слышу, как откровенно она стонет, всем своим видом показывая, что хочет продолжения.

Выгибает спину в попытке сделать самый привлекательный в мире мостик. Покрывается мурашками, и я понимаю, что теперь меня вряд ли что остановит. Тормоза отказывают, и я чувствую, как мчу на всех парах, срываясь с обрыва прямо в океан!

Красивое бельё летит куда-то в темноту комнаты, и я развожу ей ноги, опускаясь туда, куда уже давно мечтал попасть мой язык. Раздвигаю влажные губки и погружаюсь вглубь этой горячей сладости. Двигаюсь в ней неспешно и аккуратно. Рисую узоры, касаюсь хрупких стеночек, обвожу языком пульсирующий клитор и играю с ним, осторожно посасывая.

Никогда не думал, что женщины могут быть такими сладкими. Такими хмельными, словно я пытаюсь осушить не живого человека, а самый необычный сорт вина.

Её тонкий запах невозможно описать словами. Он такой мягкий и нежный, что его возможно ощутить лишь на каком-то совершенно ментальном уровне. Ты можешь им наслаждаться. Можешь сходить по нему с ума. Но тебе никогда на свете не разгадать его секрет. Потому что в этом мире нет ни цветка, ни фрукта, который бы пах настолько же потрясающе, насколько пахнет эта женщина.

— Ник… О Боже, Ник… — беспомощно мычит и извивается Даяна, заставляя меня взяться за напряженные ягодицы, возвращая их к себе.

И я практически отключаюсь оттого, как безумно она стонет, хватая меня за волосы и толкая вниз! Как сильно её ноги сжимают мою голову, пока всё её тело трясёт мелкой дрожью!

Мягкий или твёрдый. Настойчивый или нежный. Язык Николаса извивался во мне горячей змеёй, превращая этот порочный поцелуй в самое настоящее безумие! Совершенно необъяснимое неистовство, из-за которого я трясусь в судороге, пока он снова и снова высасывает из меня остатки здравого рассудка!

И я, словно душевнобольная, начинаю метаться по постели, не в силах выдержать то, что Прайд вытворяет с моим телом! Это не секс, а какая-то адская пытка на выносливость!

Связки начинаю ныть от боли. И всё там, внизу, напоминает один сплошной оголённый нерв.

Я смотрю на его голову между разведённых ног, и чёрная шевелюра плывёт перед глазами, перемешивая во мне все краски мира. Чувствую, как сильно сжимаю в руках его волосы. Как они просачиваются сквозь мои пальцы и как он снова и снова, с каким-то глубоким рокотом впивается в меня, заставляя подаваться вперёд! Выгибаться навстречу его языку! Хватать ртом воздух! Прикусывать дрожащие губы!

Кажется, что моё внутреннее время остановилось за долю секунды до оргазма! И мне хочется рвать волосы на голове. Исцарапать лицо или закричать из последних сил. Потому что, если я не смогу кончить сию же минуту, моё тело взорвется от той невыносимой дикости и разврата, которыми я упиваюсь, совершенно не в состоянии насытиться! Лопнет от такого болезненного ощущения вязкого удовольствия, что забивает мои вены мучительной истомой. Такого тугого и тягучего. Лишающего кислорода. Отключающего все мои чувства, кроме того единственного, с которым так мастерски управляется Николас Прайд.

Его язык набирает темп. Начинает двигаться всё быстрее и грубее. Становится жадным. Алчным. Нетерпеливым! И я наконец-то содрогаюсь в припадке пробивающего меня оргазма.

Кричу, находясь на пике, делая это так громко, что и самой сложно поверить, что это на самом деле мой голос. Такой хриплый. Гортанный. Словно у загнанного зверя, молящего о спасении.

Тело обмякает, расслабляется, и я падаю на кровать, растекаясь по ней, лишенная каких-либо сил. Перед глазами играют разноцветные вспышки, в ушах стоит приятный звон, а руки и ноги подрагивают в лёгкой судороге.

— Отвратительно, не так ли? — на губах Ника играет ироничная полуулыбочка, с которой он изучает моё сонное лицо.

А я смотрю в его блестящие глаза, и всё, что в это момент приходит мне на ум — сдаться и сказать: «Я люблю тебя».

Но вместо этого лишь прикасаюсь к его лицу. Обвожу пальчиками контуры красивых скул и тянусь к нему за поцелуем. Скольжу языком по набухшим губам и с каким-то необъяснимым воодушевлением слизываю с них отголоски нашего секса.

Я хочу запомнить момент, когда пометила этого мужчину. Хочу помнить вкус, с которым сделала его своим. Хочу быть уверена в том, что каждая приблизившаяся к нему женщина будет знать, что он мой! Будет чувствовать это по тому, как сильно мой запах пропитал его кожу! Как стал частью его самого! И что уже никто не сможет это изменить!

Тело сводит той приятной тяжестью, с которой Ник навалился на меня, водя рукой от бедра и до самой груди. Я чувствую, как сильно в меня упирается его возбуждённый член. Как он пульсирует, скованный тесными брюками, и всё моё естество практически вопит и требует ощутить его внутри себя.

— Не нужно, — перехватывает мою руку Прайд, когда я начинаю водить пальцами по натянутой ширинке.

Его приказ доходит до меня далеко не с первого раза. Потому что пьяный мозг отказывается поверить в то, что он на самом деле может сказать нечто подобное в ТАКОЙ момент!

— Что ты делаешь? — испуганно обвиваю ногами его поясницу, когда Николас отстраняется, чтобы уйти.

Это что, шутка?! Очередная его игра?! Или же тот самый урок смирения, которым он грозил?!

— Это всё из-за швов? — смотрю в его потемневшие глаза и практически молю, чтобы дело было в этом!

Из горла рвутся хрипы негодования, и я хватаюсь за края рубашки, чувствуя, как отчётливо начинает сыпаться мир вокруг нас. Кажется, стоит ему уйти, как у меня внутри что-то сломается. Покроется ржавчиной и затрещит по швам! Заскрипит от насыпанного песка и так и будет беспомощно дёргаться, не в состоянии возобновить ход!