– Прямо сейчас?

Дэвид снимает очки и оглядывается. Он никогда не протирает очки футболкой, считая, что так только грязь по стеклам больше размазывается. Он поднимается, чтобы сходить за салфеткой, но я хватаю его за руку.

– Дэвид, я серьезно.

– Я тоже. – Он присаживается рядом. – Данни, я неоднократно просил тебя назначить день свадьбы. Мы все это обсуждали не раз. Но ты постоянно отговариваешься – время, мол, не приспело.

– Неправда, – возражаю я. – Мы оба отговариваемся одинаково.

– Значит, начнем заново? – вздыхает Дэвид.

Я киваю.

– Согласен, мы с тобой ведем очень хлопотную жизнь, однако я бы не стал утверждать, что мы на равных откладываем свадьбу. Откладываешь ее ты, а я просто жду, потворствуя твоему желанию.

Терпения Дэвиду не занимать. Мы никогда особо не обсуждали этот вопрос, но я уверена, он не понимает, почему мы так и не поженились. Почему не планируем свадьбу. В суете повседневности мне легко было притвориться, что Дэвида, как и меня, все это не очень-то и волнует. Может, и вправду не волновало. Еще в самом начале наших отношений Дэвид вручил мне кормило власти, потому что знал: мое призвание – стоять у руля. Его это нисколько не смущало. Да и теперь не смущает. Он счастлив, когда счастлива я. Потому мы и живем с ним душа в душу.

– Ты прав. – Я беру его за руки. Очки нелепо болтаются на его указательном пальце, словно качели-балансир. – Но вот я говорю: время пришло. Давай поженимся.

– Чудны дела твои, Господи, – беспомощно щурится Дэвид, наконец догадываясь, что я не шучу.

– Предлагаю тебе руку и сердце.

– Мы и так помолвлены.

– Дэвид, не будь таким букой, – укоряю его я.

– Это так-то ты мне их предлагаешь? – включается в игру Дэвид, напуская на себя обиженный вид. – Неубедительно. Я вот тебя водил в «Радужную комнату».

– Верно.

Не отпуская его рук, я соскальзываю с дивана и встаю на одно колено. В глазах Дэвида пляшут веселые чертенята.

– Дэвид Розен. С первой минуты, когда я увидела тебя в «Десяти колоколах» в синем свитере и с наушниками в ушах, я поняла: ты мой единственный.

Перед моим мысленным взором всплывает молодой интеллектуал с короткой стрижкой и растерянной улыбкой.

– Не было у меня никаких наушников.

– Были. Ты жаловался, что в баре слишком шумно.

– Там всегда слишком шумно, – усмехается Дэвид.

– Вот именно, – я горячо встряхиваю его руки, очки падают на пол, я поднимаю их и кладу на диван рядом с Дэвидом. – Там действительно всегда слишком шумно. И мы оба это знаем. И это прекрасно. Прекрасно, что мы во всем соглашаемся друг с другом: что фильмы не мешало бы сократить минут на двадцать, что пешеходов-тихоходов надо выжигать каленым железом, а на пересмотр одних и тех же сериалов не стоит тратить драгоценное время. Обожаю, как ты это произносишь – драгоценное время.

– Вообще-то я…

– Дэвид! – Я обхватываю ладонями его лицо. – Женись на мне. Ну же. По-настоящему. Я люблю тебя.

Близорукие глаза Дэвида изучающе смотрят на меня. У меня теснит в груди. Раз, два…

– Ну ладно, – говорит он.

– Ладно?

– Ладно.

Он смеется, хватает меня, крепко целует, и мы спутанным клубком рук и ног валимся на пол. Дэвид садится и задевает плечом журнальный столик.

– Ох, черт!

Стеклянная крышка деревянного столика вылетает из пазов.

Мы прекращаем дурачиться и хватаемся за столик.

– Держи за ножки, – командую я Дэвиду.

Толкая и пихая крышку, мы возвращаем ее на положенное место и, тяжело переводя дух, таращимся друг на друга с противоположных концов стола.

– Данни, – откашливается Дэвид, – но почему именно сейчас?

Что мне ему ответить? Что доктор Кристина обвинила меня в нежелании смотреть правде в глаза? Что та же самая причина, по которой я увиливала от замужества, теперь вынуждает меня не откладывая выскочить замуж? Что если я выберу этот путь, то другой порастет травой забвения?

Вместо этого я говорю:

– Время пришло, Дэвид. Мы отлично подходим друг другу. Я люблю тебя. Что еще тебе нужно? Я хочу стать твоей женой. Прости, что так долго с этим тянула.

Я не вру. Я просто не открываю всей правды.

– Прощаю, – расплывается в довольной улыбке Дэвид.

Я никогда не видела его таким счастливым.

Он берет меня за руку и, невзирая на то, что журнальный столик отодвинут на безопасное расстояние от дивана, осторожно ведет меня в спальню, мягко подталкивая в спину до тех пор, пока я не опускаюсь на кровать.

– Я тоже люблю тебя, – шепчет он. – Если вдруг до тебя не дошло.

– Дошло. Я знаю.

Он раздевает меня, волнуясь, как в первый раз, хотя обычно, чтобы заняться любовью, нам не требуется создавать романтическое настроение. Неуемной фантазией мы не отличаемся, да и время нас неизменно поджимает. Впрочем, страсти мы предаемся – да и всегда предавались – со всей душой. Мы с Дэвидом скроены по одним лекалам. Раньше мы частенько обсуждали, что и как для нас лучше, и теперь понимаем друг друга с полувзгляда. Дэвид чуткий и щедрый на ласку, и хотя мы не настолько честолюбивы, чтобы претендовать на звание несравненных любовников, скажу одно: секс с Дэвидом мне никогда не надоест.

Но сегодня все по-иному.

Дэвид протягивает правую руку и начинает расстегивать мою белую рубашку. Его пальцы холодны, и я зябко поеживаюсь. Рубашка на мне старая, от «Джей Кью». Простецкая и унылая. Будничная. А под ней и вовсе тоска – старый потертый бюстгальтер. Впрочем, для сегодняшней ночи все это не имеет никакого значения.

Дэвид не торопится. Смакуя происходящее, он сосредоточенно высвобождает пуговицы из петелек, одну за одной, до самой последней. Я повожу плечами, и рубашка ворохом падает к моим ногам.

Дэвид кладет одну руку мне на живот, другой нащупывает молнию на юбке и медленно тянет ее вниз. Я приподнимаюсь. Меня охватывает огонь желания. Юбка скользит по моим икрам и растекается на полу. Я переступаю через нее, отбрасывая в сторону. Мое нижнее белье от «Натори» режет глаз: лифчик из чистого хлопка не гармонирует с черными шелковыми трусиками. Я быстро избавляюсь от них обоих и опрокидываю Дэвида на постель. Склоняюсь над ним, слегка касаясь грудью его лица. Он приподнимается и кусает ее.

– Ой! – протестующе вскрикиваю я.

– Ой? – недоумевает он, поглаживая меня по спине. – Неужели больно?

– А то! С каких это пор у тебя зубы прорезались?

– С тех самых, – виновато улыбается он. – Прости.

Он прижимается к моим губам и целует меня долго и жарко. Я оттаиваю. Мир восстановлен.