– Ты прелесть.

Дэвид хрюкает от удовольствия. В переговорную входит Олдридж. Я сбрасываю звонок, даже не сказав Дэвиду «пока». Он не станет на меня дуться. Он поступал точно так же, когда работал в «Тишмане».

– Как наше дельце? – улыбается Олдридж.

Обычно ведущий партнер фирмы не интересуется у старшего юриста, как продвигается «дельце» колоссальной важности, а идет с этим вопросом прямиком к старшему партнеру, но с самых первых моих дней в «Уочтелле» между мной и Олдриджем установились на удивление теплые отношения. Время от времени он приглашает меня в свой кабинет и подробно расспрашивает о работе или помогает дельными советами. Я знаю, что мои коллеги лопаются от зависти, и внутренне ликую. Есть несколько путей продвижения по карьерной лестнице в фирме, занимающейся корпоративным правом, и стать любимчиком ведущего партнера – один из них.

Большинство корпоративных юристов не только знатоки своего дела, но и настоящие акулы-людоеды. Чего не скажешь про Олдриджа. На моей памяти он ни разу не повысил голос. Он умудряется совмещать работу с личной жизнью. Со своим супругом, Джошем, они вместе уже двенадцать лет. У них есть дочка Соня, ей недавно исполнилось восемь. Его кабинет заставлен открытками с рождественскими поздравлениями и семейными фотографиями. Вот Соня в школе, вот они все вместе на отдыхе. Настоящая жизнь за пределами этих четырех стен.

– Работаем не покладая рук, – докладываю я, – однако несколько документов надо будет подписать в воскресенье.

– В субботу, – поправляет меня Олдридж, вызывающе вздергивая бровь.

– Да, я оговорилась, в субботу, – не моргнув глазом, соглашаюсь я.

– Никто не хочет перекусить? – Олдридж поворачивается ко всем присутствующим.

Помимо контейнеров от китайской лапши на столе для переговоров валяются обертки от бургеров из «Пальмовой ветви» и упаковки из-под мелко рубленного салата из «Настоящей Италии», однако, когда кипит такая грандиозная работа, аппетит разыгрывается волчий и есть хочется постоянно.

Пятнадцать юристов одновременно вскидывают головы, осоловело хлопая глазами.

– Спасибо, Майлс, мы сыты, – отвечает за всех Шерри, старший партнер, ведущая это дело.

– Митч! – трубно взывает Олдридж к секретарю, стоящему от него не более чем в трех метрах. – Позвони-ка в пекарню «Левен» и закажи нашим непревзойденным сотрудникам чего-нибудь с кофеином и сахаром.

– Право слово, – хмурится Шерри, – мы наелись под завязку.

– А выглядите голодными, – усмехается Олдридж и выходит из переговорной.

Я искоса наблюдаю за Шерри. Кидая в спину Олдриджа испепеляющие взгляды, она яростно встряхивает головой и возвращается к высящейся перед ней горе документов. Я ее не осуждаю. Порой широкие жесты унижают почище явного пренебрежения. Будь у Шерри время, она, возможно, тоже баловала бы нас всяческими вкусняшками. Но времени у Шерри нет – это привилегия сильных мира сего.

Насмотревшись телесериалов, люди невесть что воображают себе о корпоративных юристах, однако в действительности с героями мыльных опер мы не имеем ничего общего. Ни Шерри, ни Олдридж, ни я не участвуем в судебных разбирательствах. Не представляем в судах ничьих интересов. Мы занимаемся сделками, а не тяжбами. На нашем попечении – коммерческие операции компаний. Мы готовим документы для слияний и поглощений. Помогаем корпорациям выйти на фондовый рынок для публичного размещения акций. Главный герой «Форс-мажоров» Харви занимается как бумажной волокитой, так и судебными баталиями. На практике же юристы нашей фирмы, оспаривающие дела в суде, понятия не имеют, чем мы занимаемся в этом конференц-зале. Они уже лет десять как не касаются никаких документов.

Люди полагают, что ниша корпоративного права, которую мы занимаем, довольно-таки непритязательна: ни тебе жарких судебных прений, ни тебе блестящих телеинтервью. Однако я скажу им одно: ничто не сравнится с сокрушительной мощью печатного слова. Что написано пером – не вырубишь топором. А пером пишем именно мы.

Я люблю строгий порядок проведения сделок и кристально ясный язык документов, где нет места двоякому толкованию или ошибкам. Люблю четкие и однозначные формулировки, в которых белое – это белое, а черное – это черное. Я люблю трубный глас апокалипсиса, когда при завершении сделки – особенно сделки мирового масштаба, которыми, собственно, и занимается «Уочтелл», – возникают непреодолимые препятствия и все, так кропотливо созданное нами, летит в тартарары. Люблю сумбур, разлад и панику и тот сладостный миг, когда в разгар самого безнадежного отчаяния все вдруг разрешается само собой, стороны приходят к согласию и подписывают договоры. Сделка заключена. Дело сделано. Это ли не великое счастье! Никакой день в суде не способен вызвать во мне подобную эйфорию. Договоры скреплены, припечатаны словом. Непреложны. Можно сколь угодно жонглировать ничего не значащими словами, убалтывая судей и присяжных, но попробуйте поймать эти слова и перенести на бумагу, написать их черным по белому, связать нерушимыми узами так, чтобы они уже никогда не разошлись с делом. Это ли не высочайшее искусство? Это ли не истинная поэзия?

В субботу я забегаю домой, чтобы принять душ и переодеться, и только в воскресенье, за полночь, нога за ногу, возвращаюсь, чтобы наконец всласть отоспаться. Дэвид уже видит десятый сон, но на барной стойке меня ждет записка, а на полке в холодильнике – моя обожаемая паста с сыром и перцем из «Л’Артузи». Дэвид, он такой – всегда позаботится и о моей любимой пасте, и о моей любимой шоколадке. Он тоже все выходные провел в офисе, но, в отличие от меня и моих коллег, сотрудники хедж-фонда распоряжаются своим рабочим временем по собственному усмотрению. Я же завишу от прихотей партнеров и клиентов и капризов фондовых рынков. Разумеется, фондовые рынки влияют и на хедж-фонды, однако компания Дэвида занимается долгосрочными инвестициями, и ежедневные авралы его работникам неведомы. «Мой кабинет – моя крепость», – шутит Дэвид.

У меня два пропущенных звонка и три текстовых сообщения от Беллы. Я не отвечала ей все выходные, точнее – всю неделю. Она не знает, что мы с Дэвидом заново обручились на полу в гостиной и всерьез решили пожениться в декабре сего года, как только у нас выдастся свободная минутка.

Я быстро набираю ей послание: «Все выходные трудилась без продыху. Позвоню завтра».

Я не спала почти трое суток, однако меня переполняет бешеная энергия. Документы подписаны! Завтра, то есть уже сегодня, наши клиенты объявят о приобретении компании с годовым оборотом в миллиарды долларов. Это позволит им не только расширить свое присутствие на мировых рынках, но и облагодетельствовать человечество самыми современными технологиями покупки еды.

Я словно под кайфом. Со мной такое бывает, когда мы закрываем важное дело. Я никогда не пробовала кокаин, если не считать того ночного недоразумения в колледже, но, думаю, ощущения схожие. Сердце готово выскочить из груди, зрачки расширены. Я вот-вот пущусь вскачь. Пробегу марафон. Мы победили!

Я беру со стойки початую бутылку кьянти и наливаю вино в бокал. Присаживаюсь за кухонный столик и смотрю в большое окно, выходящее в парк. Там царит полумгла, и лишь огни фонарей освещают деревья и дорожки. Когда я только-только переехала в Нью-Йорк, я частенько околачивалась возле Грамерси-парка, мечтая, что когда-нибудь перееду сюда жить. Время пришло, и нам с Дэвидом вручили ключ от ограды парка. Теперь мы можем там гулять, когда нам вздумается. Но мы, естественно, не гуляем. Нам не до того. Мы сходили в парк в тот единственный день, когда получили ключ: откупорили бутылку шампанского, долго ждавшую своего часа, поздравили друг друга и больше туда не наведывались. Впрочем, смотреть на него из окна тоже сплошное удовольствие. Наш дом расположен очень удобно, в самом центре. Я даю себе обещание, что как-нибудь на днях мы с Дэвидом спустимся в парк со стаканчиками холодного кофе и поговорим о намечающихся свадебных торжествах.