Никогда прежде, даже среди глубокой ночи, он не слышал такой тишины в лагере. Ни единого голоса, ни звука. И… да, верно — лес вокруг них тоже молчал, что не объяснялось уже никак. Не бывает летней ночи без рева хищников, писка перепуганной мелюзги, криков ночных птиц, стрекотания сверчков. 

На подгибающихся ногах эль-кадари подошел к краю палатки и отдернул полог. Слишком тихо, слишком спокойно. Никакого движения… почти.

Из-за крайней палатки появилась темная фигура. Стинн моргнул несколько раз, пытаясь сфокусировать зрение — силуэт то и дело расплывался. 

Фигура уверенно двинулась дальше, потом замерла. Стинн никак не мог разглядеть лицо, но чувства, не имеющие отношения к зрению, подсказывали: силуэт не принадлежал эль-кадари. 

Эль-туань? Или двусущный? Но как он прошел охрану?

С некоторым запоздание мозг, еще затуманенный сном, сообразил: стражников по периметру лагеря больше не было. А силуэт тем временем возобновил движение, но уже в сторону эль-кадари. 

Стинн попытался призвать Нити, но зов ушел в пустоту. Полная блокировка способностей? Нет, однажды ему довелось испытать это — ощущения были другие. При блокировке маг чувствует невыносимую пустоту в душе, в той ее части, куда закрыт ход. Сейчас же магия присутствовала, но словно в некотором отдалении.

Темная фигура оказалась напротив, тряхнула головой, и скрывающий лицо капюшон упал на плечи:

— Никогда не любила ваше племя, — сейчас, наполненный ядом, голос принцессы уже не показался Стинну похожим на звонкий колокольчик. Мимолетно возникло удивление: отчего прежде он посчитал это лицо почти детским? Лишенное признаков возраста, с льдинами глаз, оно не могло принадлежать семнадцатилетней девчонке.

Сонливость вернулась с десятикратной силой, требовались неимоверные усилия, чтобы просто стоять и не давать глазам слипаться.

— Как ты сумела? — выдавил он, и сквозь пелену надвигающегося сна прозвучал насмешливый ответ Риэль:

— Ты плохо учил наследие Древних, кадари.

Последнее, что услышал Стинн, погружаясь в беспамятство, был ее тихий холодный смех.

У моих ног лежал Стинн ар-Гор, пока еще живой. Единственный, кто сумел противостоять руне сна Древних. Он был сильным магом. Именно был. Потому что я знала: с каждым последующим часом его грудь будет подниматься все реже, а к следующей ночи он вовсе перестанет дышать. 

Жалости не было: этот чужак пытался отнять то, что принадлежит мне. Такое эль-туань не прощают.

Я отвернулась от спящего и продолжила идти к невзрачной серой палатке, у входа в которую, мирно похрапывая, лежали три воина кадари. Откинула полог. Внутри было темно, но для меня это не имело значения.

Опустившись рядом с распростертым телом Мервина, я начала, Нить за Нитью, снимать путы, наложенные кадари. Дневное прикосновение к Стинну ар-Гору позволило мне взять отпечаток его личности. Теперь я знала, как нейтрализовать его магию.

Прошло уже несколько минут, как я вошла внутрь, но Мервин лежал все так же неподвижно, закрыв глаза. Его грудная клетка поднималась еле заметно в такт редкому дыханию. По причине, ведомой только ему самому, таирт притворялся спящим. Я работала молча — чем меньше движений и слов с его стороны, тем быстрее и чище я сниму Нити.  

В том, что Мервин находился в сознании, я была уверена. Вышитая мной вариация руны сна включала двух бодрствующих существ — его и меня.

— Как ты оказалась в лагере? — будничным тоном, не открывая глаз, спросил он.

— Пришла за одним глупым эль-туань, — с такой же интонацией ответила я.

— За глупым эль-туань? — Мервин соизволил одарить меня внимательным взглядом.

— Конечно, — я вздохнула. — Будь ты умным эль-туань, мне бы не пришлось пускаться в столь неприятное странствие.

— Нет, я не о том, — он приподнялся на локтях, наблюдая, как я последними пассами нейтрализую остаточную магию кадари. — Зачем ты вообще искала меня? Полукровку? — Мервин пытался говорить спокойно, но в последних словах проскользнула горечь.

Я взглянула удивленно:

— Какая мне разница, сколько в тебе какой крови? 

— Ты именно это сказала тому кадари, — никогда прежде я не слышала у Мервина подобного тона голоса. Словно каждым словом он резал себя по живому.

— Мало ли что кому я говорила, — против воли я почувствовала себя виноватой. — Это был запасной план. Если бы с руной сна не получилось, я бы отсрочила казнь.

— А ты знаешь, — Мервин сел и начал, не глядя на меня, растирать запястья, — знаешь, почему двусущных предпочитали убивать в полнолунье?

— Нет, — я пожала плечами. Никогда не задумывалась об этой детали.

— Луна нашего мира враждебна оборотням, — сказал Мервин глухо. — В такую ночь, если тело двусущного умирает, его душа отторгается от духовного мира. Луна, воплощенная эль-Хандэ, не дает душе вернуться домой для перерождения, не позволяет даже уйти в Бездну. Умерший обречен вечно скитаться в ненавистном чужом мире, без надежды на спасение. Для двусущного лучше любые муки в смертном теле, чем смерть под светом полной луны.

— Старое суеверие, — возразила я больше из упрямства. 

Таирт не ответил.

— Все, ты свободен, — я поднялась на ноги, брезгливо отряхивая руки от остатков чужой магии, которая ощущалась как липкая паутина. — Мы можем идти.

Мервин внешне никак не отреагировал, но я ощутила пробуждение первого слоя Нитей в его эррэ. Потом он поднял голову, черные глаза впились в меня; в пронзительной интенсивности взгляда не было ничего доброго. 

— А ты ничего не чувствуешь? — таирт не торопился вставать. — Не ощущаешь в себе странного?

Я недоумевающе посмотрела на него. Странного? Не было ничего странного. Что за глупый вопрос?

— В чем дело, Мервин? — я нахмурилась. Мне не нравился его взгляд — словно таирт смотрел и не на меня вовсе, а на кого-то чужого. Словно я для него — новая неприятность, а вовсе не спасительница.

— Ты мог хотя бы поблагодарить меня, — я сказала обиженно, — а не загадывать загадки.

— Прошу прощения, принцесса, — губы таирта скривились в гротескном подобии улыбки. — В плену я растерял все манеры. 

Он поднялся на ноги, сделал шаг к выходу, потом замер. Поднял руку в поиске опоры, но стена палатки находилась дальше…. И молча начал заваливаться на землю. Я подбежала, подхватила его, не давая упасть.

— Мервин, ты… да что с тобой такое?!!

Таирт не ответил. Его лицо посерело, глаза закатились. Я осторожно опустила его на землю, коснулась лба — кожа была холодной и покрытой липким потом.

Какая же я дура! Его ведь ранили, а насильственное наложение Нитей блокирует не только течение крови из ран, но и самоисцеление. Я настолько привыкла к нормальной для нас скорости регенерации, что забыла — моментальным излечением мы обязаны магии…