– Пять лет? – отреагировала я. – Тогда я не к вам. Мне нужен кто-нибудь из персонала или из артистов, кто работает в этом цирке больше десяти лет.

Старичок с минуту молчал. Топтался с ноги на ногу, как конь ретивый. Пони ретивый. Переваривал мои слова. Что-то, и правда, слишком уж того… в лоб.

– Нет здесь, наверное, таких, – ответил, наконец, он, – состав администрации только что поменяли. А артисты… Которые больше десяти лет на арене, так те, кто в люди вышел, кто и вовсе цирк бросил. Это что же за артист, если он десять лет на одном месте проторчит?

Действительно. Прав старичок. Он снова переступил с ноги на ногу. Он постоянно переступал с ноги на ногу.

– А кто вы такая? – вдруг спохватился он. – Из газеты, что ли?

– Да, из газеты, – не стала я спорить, – «Вечерний бульвар», знаете? Хочу написать об истории цирка нашего города.

– О, это давно пора, – сразу подобрел старичок, и в его переступании с ноги на ногу появилось что-то благодушное, – так нет… Хотя, постойте… Вот разве что Миша Сафронов. Конферансье. Он больше двадцати лет работает здесь. Работал… – добавил старичок и нахмурился.

– Работал? – переспросила я. – А что с ним такое случилось?

– Да что вы, совсем, что ли? – внезапно рассердился старичок и возмущенно переступил с ноги на ногу.

– А что такое с Мишей Сафроновым?

– Это для меня он Миша Сафронов! А для вас… – старичок махнул рукой, вздохнул и обмяк. – Мишку сегодня машиной сбило. Часа два назад. Насмерть. И водитель, гад, скрылся, не посмотрел даже, как там… Поэтому и представление сегодняшнее отменили.

Вот это да!

Везет, как… помидору в давильне.

– Дорожно-транспортное происшествие? – сочувственно спросила я.

Надо же мне было что-то сказать.

– Да какое к черту дорожно-транспортное… Мишка из дому выходил, и тут этот… То ли псих, то ли пьяный или обкуренный…

То ли – запланированное убийство. Очень даже похоже.

– А больше никого нет, кто больше десяти лет… – помолчав, спросила я.

– Нет! – угрюмо отрезал старичок, переступил с ноги на ногу, глянул на меня, потом махнул рукой и скрылся в одной из многочисленных дверей вдоль темного коридора.

Я вышла на улицу.

Толпа понемногу расходилась. Вот это да. Машиной сбило.

Да еще так странно сбило. И это единственный, кто больше десяти лет проработал в городском цирке. Следовательно, единственный, кто помнил Задовского-циркача.

И теперь этого единственного машиной сбило. Случайность? Что-то слишком много в последнее время случайностей. Надо мне покрепче за Валерия Петровича взяться. Что-то здесь…

Задовский, конечно, как выяснилось, человек обаятельный и милый. Даже больше, чем обаятельный и милый, – странно обаятельный и милый. Если пораскинуть мозгами, то его давно надо было в оборот взять. Но после того, как я с ним встретилась лично и пообщалась так…

Вот в ресторане я нисколечко и ни в чем его не подозревала. Ни на капельку в его порядочности не сомневалась. Это когда он рядом был.

А сейчас…

Странно…

* * *

Утром на работу я не пошла. Некуда было мне идти. В семь часов утра позвонил Григорьев и сообщил, что вчера вечером, после моего ухода, он отправился каяться в грехах своих к Задовскому домой.

Не знаю уж, какая сцена там разыгралась, – Александр Владимирович по этому поводу не распространялся, – но Григорьев умолил Валерия Петровича не собирать пока собрания акционеров и не исключать его, Александра Владимировича Григорьева, из совладельцев банка.

Григорьев обещал все расходы, произошедшие по его вине из-за утери этих злосчастных документов, покрыть самостоятельно.

– И как же вы это сделаете? – поинтересовалась я. – Там ведь денег-то нужно ого-го сколько!

– Постараюсь, – проскулил в трубку Григорьев, – машину продам, квартиру, дачу… Деньжата у меня еще кое-какие есть… Это неважно все. Самое главное, чтобы меня из совладельцев не исключили. А там – посмотрим. Еще наживу, и в три раза больше.

– Это идея, – согласилась я. – А где же вы жить собираетесь?

– У… у вас, – помолчав немного, неожиданно ответил Александр Владимирович.

Я тоже немного помолчала. Смелое заявленьице. А в принципе-то он прав. Даже больше… Ведь, когда он меня нанимал, Игорек Селиверстов ему скорее всего в красках описал мои достоинства, как телохранителя. Да и вообще – Григорьев на меня целиком положился. Это моя работа, я за нее деньги получаю. Так что предоставить ему временную жилплощадь я просто обязана.

Правда, гонорар я не получила еще. Александр Владимирович обещал мне после окончания дела заплатить.

Тогда тем более, если я хочу за свои труды хоть что-нибудь получить, тогда нужно продолжать работу с Григорьевым.

То есть пустить его пожить к себе.

– А когда вы намереваетесь ко мне переехать? – осведомилась я.

– Да хоть завтра! – обрадованно и явно невпопад прокричал истомленный долгим моим молчанием Григорьев.

Потом спохватился:

– Я, наверное, завтра перееду. Я через знакомых все свое имущество уже заложил. Сегодня утром.

Быстро, однако. Просто невероятно быстро.

– А сегодня вы где будете ночевать? – спросила я.

– Сегодня… – Александр Владимирович тяжело вздохнул, – сегодня… – Он не знал, где он будет сегодня ночевать. – Женя, – совсем уже убитым голосом попросил он, – можно, я уже сейчас приеду к вам?

Я разрешила.

А куда мне было деваться?

* * *

Моя тетушка Мила, в чьей квартире я, собственно, и проживала, уехала на дачу, у дачников самая страда – сажают все подряд, землю перекапывают.

А вернется она только дня через три. Это хорошо. Может быть, через три дня все образуется, кто знает?

Григорьев приехал ко мне бледный, с зеленоватым вытянутым лицом – как недозрелый банан. Объявил, что всю ночь не спал и больше всего на свете желает сейчас прикорнуть безразлично на какой плоскости.

В качестве плоскости я предложила ему свою кровать, он, конечно, спорить не стал, тут же опрокинулся и заснул.

А я стала собираться. На этот раз нужно Юлию Львовну навестить. Как она там без меня?

Только вот экипироваться надо соответствующим образом. Сомневаюсь я, что Юлия Львовна в этот раз будет со мной разговоры разговаривать. Я бы на ее месте, например, не стала. Бывшая жена и нынешняя любовница, каковой она меня считает.

Попробуй ее теперь разуверь в том, что я телохранитель, а не любовница.