– Эй, ребята, – зову я. – Ребята!

До меня доходит, что они меня тоже заткнули.

В один миг понимаю, какой я дурак, и ясно вижу, насколько ужасной была эта идея. Весь смысл попасть домой к Кэт на вечеринку был в том, чтобы я был парнем, который рассказывает смешную историю, и чтобы именно моей руки она касалась. В этом свете, фокусы с телеприсутствием не имеют никакого смысла, и все там наверняка хихикают надо мной и корчат ноуту рожи вне поля зрения камеры. Мое лицо пылает. Видно ли это им? Приобрел ли я на экране странный красноватый оттенок?

Я поднимаюсь и отступаю за пределы видимости камеры. Мозг затапливает усталость. Два часа я старательно играл роль, как до меня только что дошло, скалящегося петрушки в алюминиевом райке. Какой провал!

Прижав ладони к широкой витрине магазина, я смотрю на улицу сквозь клетку высоких золотых букв. Шрифт Gerritszoon, все верно – осколок привычного изящества в этом всеми забытом месте. Изгиб буквы «R» прекрасен. Стекло туманится от моего дыхания. «Держись, как ни в чем не бывало, – приказываю я себе. – Вернись и держись, как ни в чем не бывало».

– Эй? – доносится из динамиков. Кэт.

Я возвращаюсь за стойку.

– Привет.

Тревора нет. Кэт одна. И вообще она в каком-то совсем другом месте.

– Это моя комната, – просто говорит она. – Нравится?

Обстановка спартанская, почти ничего, кроме кровати, письменного стола и тяжелого черного чемодана. Похоже на каюту океанского лайнера. Нет: на модуль космического корабля. В углу виднеется белая пластиковая корзина для белья, а вокруг разбросано – недолет – около дюжины одинаковых красных футболок.

– Так я и думал, – говорю я.

– Ага, – отвечает Кэт, – Я решила, что не хочу тратить свои мыслительные ресурсы… Она зевает.

– …каждое утро раздумывая, что надеть.

Ноут кренится, изображение на экране плывет, и вот мы на ее кровати, Кэт подпирает голову рукой, и мне виден изгиб ее груди. Сердце у меня внезапно начинает колотиться как сумасшедшее, будто я рядом с ней, вытянувшейся в ожидании, а вовсе не сижу один в полумраке своей книжной вахты все в тех же штанах в турецкий огурец.

– Было весело, – тихо говорит Кэт. – Но лучше бы ты пришел на самом деле.

Она потягивается и жмурится, словно кошка. Я не знаю, что сказать, поэтому просто подпираю голову рукой и смотрю в камеру.

– Было бы хорошо, если бы ты был здесь, – бормочет Кэт. И засыпает. Я один в магазине, смотрю через весь город, как она спит, освещенная лишь слабым мерцанием ноута. Потом засыпает и ноут, и мой экран гаснет.

Оставшись один, я принимаюсь за домашнюю работу. Я сделал выбор: осторожно вытягиваю с полки журнал номер VII (старый, но не слишком) и делаю для Мэта снимки оригинала: дальние планы, крупные планы, я щелкаю их на телефон под самыми разными углами, фиксируя один и тот же широкий и плоский тускло-шоколадный кирпичик. Я старательно запечатлеваю закладку, переплет, бледно-серый обрез и глубоко оттиснутую надпись NARRATIO, красующуюся на обложке над символом магазина, и к приходу Пенумбры телефон возвращается в мой карман, а снимки улетают в почтовый ящик Мэта. Отправка каждого сопровождается тихим пшиком.

Актуальный журнал я оставил на стойке. Так и буду теперь делать. Ну то есть зачем его каждый раз совать на полку? Прямой путь к радикулиту, если хотите знать мое мнение. Если повезет, этот обычай закрепится и отбросит новую тень нормальности, в которой я смогу спрятаться и затаиться. Так ведь и делают шпионы, правильно? Они каждый день заходят в булочную и покупают булку – абсолютно нормальная вещь – а в один прекрасный день вместо булки покупают батон урана.

В последующие дни я провожу больше времени с Кэт. Осматриваю ее квартиру без помощи технологий. Мы играем в видеоигры. Мы целуемся.

Однажды мы пробуем приготовить ужин на ее продвинутой плите, но в середине процесса признаем дымящуюся капустную слизь несъедобной, и Кэт достает из холодильника симпатичный пластиковый контейнер острого салата с кускусом. Кэт не может найти ложек, и потому подает к нему лопатки для мороженого.

– Сама готовила? – спрашиваю, поскольку сомневаюсь в этом.

Салат прекрасен.

Кэт качает головой.

– Это с работы. Я в основном приношу еду оттуда. Бесплатно же.

Кэт большую часть жизни проводит в Гугле. В Гугле работает большинство ее друзей. Вокруг Гугла крутится большая часть ее разговоров. Как выясняется, большую 2 часть калорий она тоже получает от Гугла. Это приводит меня в восторг: она и умна, и искренне увлечена работой. И в то же время беспокоит, поскольку моя работа – не сияющий хрустальный замок, населенный улыбающимися всезнайками. (Так я представляю себе Гугл. Ну, плюс куча смешных шапок.)

Наши отношения с Кэт в ее внегугловское время всерьез страдают из-за банальной нехватки этого самого времени, а мне, кажется, хочется большего. Мне хочется заслужить пропуск в ее мир. Увидеть принцессу в ее замке.

Мой билет в Гугл – это журнал номер VII.

Следующие три недели мы с Мэтом кропотливо ваяем дублера-двойника для семерки. Обложка – это конек Мэта. Он взял кусок новой кожи и затемнил его кофейным отваром. Затем приволок из своего гнезда под стрехой старинные туфли для гольфа: я втиснул в них ноги и два часа маршировал по куску кожи взад и вперед.

Потроха журнала потребовали отдельного исследования. Поздно вечером в гостиной Мэт колдует над своим лилипутским городом, а я сижу с ноутом на диване, старательно гугля и зачитывая вслух подробные руководства по изготовлению книг. Мы учимся брошюрировать. Разыскиваем торговцев пергаментной бумагой. Находим ткань цвета потемневшей слоновой кости и толстую черную нить. Покупаем на И-Бэй книжный блок.

– А у тебя хорошо получается, Дженнон, – говорит мне Мэт, когда мы окунаем пустые страницы в клей.

– Что, книгопечение?

(Мы делаем это на кухонном столе.)

– Нет, импровизация. Это вот как мы на работе. Не то что дети компьютеров, понимаешь? Они-то просто каждый раз делают одно и то же. У них это всегда пиксели. А для нас все задачи разные. Новые инструменты, новые материалы. Каждый раз все новое.

– Как монстр из джунглей.

– Именно. Мне пришлось за сорок восемь часов стать мастером бонсай.

Мэт Миттельбранд не знаком с Кэт Потенте, но я думаю, они бы поладили: Кэт, которая так свято верит в возможности человеческого мозга, и Мэт, который за день может освоить любое дело. Думая об этом, я начинаю разделять убежденность Кэт. Если дать Мэту проработать тысячу лет, он вполне сможет построить новую вселенную.

Завершающий штрих и самая трудная задача нашей подделки – это тиснение на обложке. У настоящей книжки в кожу глубоко впечатано слово NARRATIO, и, тщательно изучив его на увеличенных снимках, я обнаружил, что оно тоже набрано старым добрым шрифтом Gerritszoon. Это плохая новость.