Наверное, я слишком стараюсь быть другом и забываю, что я мать. И все же мне важно, чтобы она впустила меня в свое сердце и перестала видеть во мне врага, который лишил ее отца и сказал, что у нее никогда не будет собственной семьи. Об этих словах, брошенных в момент, когда Нина была наиболее уязвимой, я жалею больше всего в жизни.

Надеюсь, мы пережили худшее из последствий ухода Алистера, но я реалистка и понимаю, что рецидивы возможны. Поэтому бдительно слежу, не врет ли она мне снова или не замышляет ли что-то крамольное.

Вчера вечером Нина вышла из ванной в огромном белом халате, который не носила уже несколько месяцев и вдруг вновь достала. Заметив меня в коридоре, она спустила рукава, и, естественно, моей первой мыслью было, что она прячет следы уколов. Затем я ее отмела: моя дочь не настолько глупа, чтобы колоться. Хотя это объяснило бы перепады настроения.

Мысли о Нине настолько поглощают меня, что я замечаю машину, несущуюся по дороге, лишь когда водитель давит на клаксон. Отступаю на тротуар. Он показывает мне в окно средний палец. Материнство сведет меня в могилу.

— Ты в порядке, Мэгги, милая? — раздается у меня за спиной. Поворачиваюсь и вижу маму Сэффрон — Эрику.

— О, привет, — улыбаюсь.

— Ты чуть не угодила под колеса.

— Задумалась.

Эрика в униформе. Работает кассиршей в супермаркете.

— На смену или домой? — спрашиваю, чтобы сменить тему.

— Домой. Сегодня с семи утра. Как дела?

Меня подмывает ответить честно: «Я разорена, с трудом хватает на ипотеку, дочь меня ненавидит, жизнь, которую я любила, разрушена», — однако я ограничиваюсь уклончивой фразой:

— Сама знаешь.

— Как Нина?

— Она сегодня ночует у вас, так ведь?

— У нас? — озадаченно переспрашивает Эрика.

— Да. Сегодня же вторник? Значит, ночевка?

Дважды в неделю, по вторникам и пятницам, я разрешаю Нине ночевать у Сэффрон, хотя та мне и не нравится — слишком уж самоуверенная. Зато могу быть спокойна, что Нина в безопасности, под присмотром Эрики.

— Это она тебе сказала? — спрашивает Эрика. — Просто она не ночевала у нас уже несколько недель. Они с Сэффи поцапались из какого-то парня, и с тех пор я ее не видела.

Оглушенная этой новостью, я не успеваю взять себя в руки и притвориться, будто уже знала об их ссоре и просто забыла. Щеки мои становятся пунцовыми. Повисает неловкое молчание. Я поспешно прощаюсь.

* * *

Нина заканчивает ужинать, когда на экране появляются финальные титры сериала, и тут же спешит наверх, чтобы забрать вещи для ночевки и школьную сумку. На ходу бормочет: «Увидимся завтра», — и вылетает за дверь.

Сначала я слежу за ней из-за занавески в гостиной, потом беру пальто и сумочку и отправляюсь следом. Сколько раз я говорила ей не носить наушники на улице — бесполезно! Но сегодня ее непослушание мне на руку — она меня не заметит.

Тем временем мы пересекаем парк при ипподроме, огибаем центр города и добираемся до автобусной остановки «Грейфраерс». Я вхожу вслед за ней в большое здание из красного кирпича и останавливаюсь у торгового автомата, когда Нина скрывается в общественном туалете. Через десять минут она выходит уже в другой одежде и с ярким макияжем. На ней мешковатые джинсы с дырами на коленях, которые совсем не красят ее фигуру, из-под майки торчат лямки бюстгальтера. Нина запихивает обе сумки в шкафчик с замком и, не задерживаясь, отправляется дальше. Судя по отработанным движениям, она уже не первый раз проделывает этот фокус. И как я могла слепо ей доверять?

Нина направляется в центр города и входит в паб «Принц Уильям». Я никогда там не была, хотя много раз проходила мимо. На улице припарковано не меньше дюжины мотоциклов. Нина улыбается и болтает с консьержем, как со старым знакомым. Он не спрашивает у нее документ, подтверждающий совершеннолетие, и указывает куда-то вглубь зала.

Меня тянет последовать за ней, но слишком велик риск попасться. Не хочу сцен на публике. Через улицу наблюдаю, как она проходит паб насквозь и скрывается из виду.

Я не могу уйти ни с чем. Надо бороться. Отступаю на несколько шагов и осматриваюсь по сторонам. Справа от паба — двухэтажная закусочная. Судя по вывеске, работает до полуночи. Заказываю чашку чая и сосиску в тесте, поднимаюсь наверх и сажусь за столик у окна, выходящего во внутренний двор паба. Нина уже там. Конечно, подсматривать нехорошо, но я не могу отвести глаз от дочери и ее друзей. Она повисла на шее у какого-то длинноволосого парня, который явно старше ее. Помимо них, за столом еще несколько молодых людей и девушек, мало напоминающих школьников. Интересно, знают ли они, что ей всего пятнадцать?

Нина держит патлатого за руку, но когда ей кажется, что на них никто не смотрит, опускает ладонь под стол и гладит его пах. Мне стыдно за нее, однако чувство вины гораздо сильнее, ведь это мы с отцом довели ее до такого плачевного состояния.

Единственное, что меня радует (если вообще хоть что-то способно радовать мать в такой ситуации), — Нина, судя по характерной бутылке, пьет газировку, в отличие от всех остальных, перед которыми стоят пивные кружки и винные бокалы. И к тому же не курит, хотя вокруг все дымят.

Через два часа Нина вместе с длинноволосым встают и начинают прощаться. Я спешу вниз и, когда вылетаю на улицу, понимаю с ужасом, что они идут прямо на меня. Я застываю как вкопанная, когда они останавливаются. Похоже, Нина меня заметила. Но когда она вталкивает своего спутника в подъезд и набрасывается на него с поцелуями, я выдыхаю — пронесло. Быстро прячусь за фургоном и в панике прикидываю варианты. Материнский инстинкт требует хватать и тащить домой; разум подсказывает, что будет только хуже. Наши отношения сейчас настолько тонки, что стоит неосторожно потянуть за любую из оставшихся нитей, которые еще связывают нас, как все может затрещать по швам. Доказывать ей что-то бесполезно, она просто не станет слушать. Значит, придется ждать. Рисковать нельзя, надо сначала взвесить все «за» и «против». Так я и стою, спрятавшись в тень, пока они не проходят мимо меня и не исчезают в ночи.

Я чувствую себя раздавленной и беспомощной. Однако прежде чем уйти, возвращаюсь в паб и обращаюсь к консьержу:

— Здравствуйте. Пара, которая только что вышла… Вы знаете, кто они?

Он смотрит на меня с удивлением и насмешкой.

— Не подумайте, я не сумасшедшая. Просто парень показался мне знакомым. Он похож на одного моего ученика.

— Вы могли видеть его в газетах. Это Джон Хантер, солист группы «Зе Хантерс». Весьма популярной.

— Значит, ошиблась. Простите, — говорю я и иду домой.

Я открываю боковые ворота в сад, чтобы впустить двух курьеров, которые привезли мой заказ с уличной мебелью. Один из них — накачанный мулат с идеальной блестящей кожей и огромными бицепсами, выпирающими из-под узкой синей футболки. Второй — крепкий и приземистый, как Супер-Марио[16]. Они заносят ящики и складывают их рядом с патио под окном кухни. Красавчик протягивает мне накладную и подмигивает. Я решаю, что мне просто показалось, но потом, когда они уходят, замечаю на бумагах наскоро нацарапанный номер телефона. Не скрою, мне приятно, хотя, скорее всего, это его обычный трюк, и дело тут не во мне. Звонить ему я, естественно, не собираюсь.