– С днем рождения вас, Виталий Владимирович! Здоровья и успехов во всех начинаниях!

– Спасибо, спасибо! – еще раз говорит Бочков и, открыв дверь стоящего неподалеку шкафа, прячет пакет в его недрах. В этот момент в кабинет входит рослый седоватый мужик лет шестидесяти.

– О-о-о! – возгласом приветствует его Бочков. – Борис Викторович, не забыл, не забыл – пришел все-таки!

– Витя, дорогой, привет! – мужик подходит к Бочкову и обнимает его, похлопывая по спине. – Поздравляю тебя, желаю, чтобы….

Я едва заметно морщусь и, как буддийский монах в состоянии медитации, отключаюсь ненадолго, чтобы не слушать слюнявые заверения в вечной дружбе. Я выработал эту технику уже довольно давно: ты видишь, что вокруг происходит, но почти не слышишь ту муть, которую несут окружающие.

– …Ну, давай за стол! – приглашает мужика Бочков после того, как получил от того две коробки с какими-то материальными подтверждениями истинно товарищеских отношений. Кажется, в одной из них – элитное вино, а в другой – непонятно что: то ли я так старательно не слушал всю эту хрень, то ли мужик ничего и не комментировал, предоставив Бочкову распаковать коробку в более приватной обстановке. В этот момент дверь снова открывается, и входит крепкий парень, которого я краем глаза заметил еще при входе в офис. Он смахивает на какого-нибудь шофера или грузчика, но судя по тому, как доброжелательно Бочков говорит ему «Сан Саныч, присоединяйся!», становится ясно, что, во-первых, он не из обслуживающего персонала, и, во-вторых, все поздравления и подарки Бочкову он сегодня уже высказал и презентовал.

Хозяин торжества разливает новым членам компании джин, предварительно заручившись их согласием. Все поднимают бокалы, и наш старикан, пригладив редкие седые волосы, начинает говорить тост. Я мысленно желаю самому себе как можно быстрее отсюда свалить, ибо моя миссия уже выполнена, причем небезуспешно, и вновь на секунду-другую отключаюсь. Все чокаются, отпивают содержимое крепко сжатых в руках резервуаров бодрости; затем Бочков и оказавшийся не по годам энергичным старпер начинают разговор «за жизнь». Остальные лишь прислушиваются, жуя бутерброды с красной икрой, и не вставляют ни слова. Мужик, видать, важная шишка. Мне поначалу его диалог с шефом не слишком интересен, но вот со стороны Бочкова мелькает фраза про кризис, на которую следует ответ старпера «А у нас в банке кризиса нет!», вызывающий смех хозяина кабинета. Это уже что-то. Прислушавшись к продолжению их беседы, я понимаю, что мужик не из какого-нибудь банка, а из национального, то бишь надзирающей за коммерческими структурами государственной конторы. Несколькими минутами спустя становится ясно, что раньше старикан долгое время работал каким-то начальником в таможне, и у него от этой работы остались самые тёплые воспоминания.

– Ну, не надо доводить, чтобы с тобой как с Дорогановым стало, – по какому-то поводу говорит этот старикан.

– Да уж, – соглашается Бочков.

Я допил свой бокал, и, поскольку уже шестнадцать часов ничего не ел из-за дурацких магистерских программ, чувствую, как меня начинает медленно, но верно развозить. Однако в общем и целом мой мозг, конечно, еще вполне дееспособен, и я быстро вспоминаю, где я уже слышал эту фамилию. Дороганов – начальник таможенного комитета в одном из российских правительств, против которого месяц назад возбудили уголовное дело. Об этом сообщали в новостях.

– Еще? – спрашивает у меня Бочков.

Я киваю, шеф наполняет мой бокал до краев, и меня, что интересно, уже не смущает свой почти пустой желудок. Салатики и бутербродики при моем брюхе не в состоянии заменить мне привычной горы картошки с гуляшом, но выпить ровно столько, чтобы почти полностью не воспринимать ненужный мне окружающий трёп – это для меня сейчас самая желанная вещь. А ржать в нужные моменты вместе со всеми я и так смогу.

Где-то минут через сорок мужик прощается и уходит. К этому времени я успеваю прикончить четвертый бокал. Бочков пересаживается на его место, оказываясь теперь рядом со мной и напротив Трофимова; заговорщическим взглядом окидывает нас обоих и сообщает:

– У этого товарища отличный бизнес был когда-то. Он до сих пор за счет этого припеваючи живет. Ну, сами просеките: вместо того, чтобы растаможивать машины как машины, их можно оформить как металлолом, а ему – соответствующее вознаграждение. И всем хорошо.

– Ясно, – говорю я. – А вы тут с ним упоминали Дороганова: против него за что дело открыли?

– У него в свое время свой склад был на таможне… – Бочков на секунду прерывается, отхлебывая джин, – он тогда ничего не боялся. А свой склад – для вас, молодежь, чтобы знали, – это пятьдесят миллионов долларов в месяц.

– Ни хера себе! – выпаливаем мы одновременно с Трофимовым. Я в этот момент прикидываю, что все хваленые гонорары американских звезд шоу-бизнеса – ничто по сравнению с доходами не только наших признанных олигархов, но и целой кучи не самых крутых чиновников, о которых никто ничего не пишет. Ради интереса решаю спросить у шефа вдогонку:

– А что: разве сейчас другие люди свои склады там не держат?

– Ну, к Дороганову там еще вопросы были, – неопределенно отвечает Бочков. – А он, наш товарищ, который ушел, молодец. И добра нажил, и врагов нет.

– Как они там работали – это же сказка, – подает голос длинноносый, которого я мысленно окрестил «абреком». – Просто вовремя чемоданчик наверх, в Москву, не забывай посылать, и всё будет нормально.

– Да, – кивает Бочков.

– А сколько надо было посылать? – вновь интересуюсь я.

– Если по совести, то ты должен отдавать пятьдесят процентов. За то, что работаешь на этой территории, – поясняет мой шеф.

«Предложить ему то же самое, что ли? – думаю я. – Но с чем тогда я сам останусь? Чёрт, если бы не Пирогова с экономики и не наш Мигунов, без проблем можно было бы так сделать. Но эти двое всё портят. Чё же теперь – оставлять себе триста-четыреста рублей за пятерку в преддверии аттестации? Как комиссия проверит моих гавриков по двум дисциплинам, так и попрёт меня начальство за «недопустимо низкий уровень подготовки». Нет, так не пойдет – надо придумать что-то другое. Бочков, конечно, если сейчас и намекает, тоже хорош: все люди, о которых я знаю (а я знаю практически обо всех), работают сами на свой страх и риск и ни с каким руководством не делятся. Что, в общем, справедливо: случись что – отвечать придется им и только им. Никакой завкафедрой или декан за них заступаться не будет».

– В принципе это всё от нашего тотального пох…изма идет, – говорю я. – Кстати, есть анекдот про пох…изм. Классический. Рассказать?

– Давай! – дает отмашку Бочков.

– Ленин, значит, собрал матросов и говорит им: «Так, идёте свергать царя. Те побежали к Зимнему. Навстречу им выходит царь и спрашивает: «Чё надо?». Они ему говорят: «Тебя, батюшка, пришли свергать». Царь спокойно так отвечает: «А на х…й?» Матросы репы чешут: «А действительно – на х…й?» Хоп, обратно побежали. У Ленина спрашивают: «Слушай, мы вот тут к царю пришли; сказали, что свергать его будем, а он нам говорит: «А на х…й?»