– Ну, как знаешь, – Егор пожал плечами и, сунув под блюдечко пару купюр, соскочил с высокого стула. – Добираться-то как будешь?

– Такси возьму.

– Деньги есть?

– Есть, – соврал Дима.

– Чао-какао, – кивнул Егор и махнул рукой. – Не напивайся, тут все очень дорого.

После ухода Егора Диме стало еще тоскливее.

Коньяк выпит, сидеть у стойки бара, не делая заказа, было неудобно, тем более, что бармен бросал многозначительные мрачные взгляды. Дима отошел в сторону, встал за колонну и продолжил наблюдение. Никто не обращал на парня внимания. Он находился в многолюдной толпе, но не стал ее частью, поскольку не считал себя достойным всего этого блеска. И, хотя Дима прекрасно понимал, что среди этих глянцево-целлулоидных лиц и фигур Барби и Кенов львиная доля пришли сюда на тех же птичьих правах, они являлись составляющей частью этой серпантинной феерии, а он – нет. На душе было паршиво.

Дима ощущал себя вором, пришедшим на чужой праздник в надежде стырить фамильное серебро. Он уже пожалел, что не уехал вместе с Егором. Теперь нужно было придумать, как добраться домой.

«Ну их всех, – с неожиданной злобой подумал Дима, – клуб закрывается в шесть утра. Просижу до закрытия, а там и метро откроют».

Девица с разноцветными волосами удалилась со сцены под жидкие аплодисменты. Вместо нее появился толстенький ведущий с лакированным ежиком на голове. Дима оглядел его чуть ли не с ненавистью. Ведущий частенько мелькал на телевидении, после того как развелся со своей супругой. Прежде они составляли полушутовской дуэт. После развода супруга резко пошла в гору, а вот ведущему везло меньше. Во всяком случае, петь он стал реже, зато на телеканалах мелькал ежесекундно, строя из себя юмориста.

– А сейчас, дорогие мои, – ласково пропел ведущий, – мы объявляем конкурс караоке! Любой желающий может блеснуть своим талантом перед нами, чтобы выиграть главный приз. А призом сегодня станет… станет призом…

Ловким движением фокусника ведущий вынул из кармана что-то маленькое и блестящее.

– Призом станет золотая членская карта ночного клуба «Пурга», позволяющая ее обладателю приходить сюда в любой день!

Последние слова ведущего потонули в звуках фанфар.

На сцену выбежали полтора десятка девочек и мальчиков, среди которых сильно выделялся пузатый мужчина в пиджаке наизнанку. Дима обернулся, натолкнулся на тяжелый мутный взгляд Люксенштейна и отважно шагнул на эстраду. Сердце колотилось отчаянно, как перепуганная птица…

Желающих спеть было больше чем достаточно.

Все по очереди исполняли по трети куплета веселой детской песенки о маленькой елочке. Диме повезло: его соседка, блондинистая девица, была настолько пьяна, что не могла даже вспомнить, не то что произнести свою часть песни. Дима выхватил у нее микрофон… Когда худенький мальчик в нелепой белой рубашке неожиданно чисто, с яркой и четкой мелизматикой пропел куплет новогодней песенки, сонный взгляд Люксенштейна внезапно прояснился. Он уставился на поющего парня и ткнул Гию Кантридзе в бок.

– Послушай, – прошипел он в ухо грузину. – Это же бомба! Гия, у него голос течет, как ручей по камушкам…

Гия опустил рюмку с водкой. Люксенштейн снова ткнул его кулаком в бок.

– Да не пялься ты на него так откровенно, – прошипел он. – Просечет – прохода не даст: ах, ах, вы продюсер, ах, ах, раскрутите меня…

На сцене осталось всего трое участников: парень в дешевой белой рубашке и две девицы. Им досталось совсем простенькое задание: спеть на троих песню о бедном художнике, продавшем свою недвижимость ради любимой актрисы, дабы устлать ее путь прекрасными розами. Парень спел лучше всех, однако последняя девица, исполняя заключительный куплет, задрала топик и обнажила роскошную грудь. Публика взвыла от восторга, единодушно признав ее победительницей. Ведущий сунул ей в руку клубную карту. Девица взвизгнула и проворно вскарабкалась на шест для стриптиза, ловким движением руки избавившись еще и от юбки.

Расстроенный Дима, которому в качестве утешительного приза досталась бутылка шампанского, спустился со сцены и побрел к выходу.

Интересно, выиграл бы он, если бы снял с себя штаны? Публика хочет шоу, вот и выбрала эту грудастую телку, наплевав на то, что она пела между нот…

Темная фигура преградила Диме дорогу.

Он сделал шаг в сторону, но фигура повторила его движение. Дима поднял глаза. Перед ним стоял секьюрити с каменным подбородком.

– Вас просят подойти, – невозмутимо сказал он, мотнув подбородком, напоминающим хоккейную шайбу в неопределенном направлении.

Дима обернулся.

Из-за дальнего столика вверх взметнулась рука и махнула ему: мол, иди сюда! На ватных ногах Дима подошел, заранее зная, кто там сидит.

Люксенштейн, вальяжно развалившийся на кожаном диване, смотрел на него выпуклыми влажными глазами. Дима невольно вспомнил, что читал про такую форму глаз – когда под выпуклым верхним веком зрачок скрывается едва ли не на треть. Такие люди назывались «сипаку», они разговаривали во сне и были подвержены лунатизму. Рядом с Люксенштейном тряс волосами Кантридзе.

– Хорошо поешь, – без интонаций в голосе произнес Люксенштейн. – Учился?

– Учусь, – сглотнув комок в горле, ответил Дима, даже не обратив внимания на то, что ему не предложили присесть. – В Гнесинке, на первом курсе…

– А где работаешь? – равнодушно спросил Юрий.

– В магазине, ночным сторожем… Но сегодня у меня выходной… – срывающимся голосом сказал Дима.

Колени тряслись, как в тот злополучный день, когда ему, тогда еще школьнику, зубные врачи выдирали верхний зуб. Лежа в кресле стоматолога, Дима чувствовал, как ноги откалывают такие коленца, что гопак показался бы постороннему зрителю скучным топтаньем.

Сейчас происходило что-то подобное.

Дима сжал в руке бутылку шампанского, как спасательный круг. Неожиданно подбежавший официант протянул Люксенштейну кожаную книжечку, откуда продюсер вынул свою кредитку. Видимо, за ужин он уже рассчитался, поскольку официант подобострастно кивнул, получил смятую купюру в кулачок и удалился.

Люксенштейн встал, следом поднялся Кантридзе, обойдя Диму, как неодушевленный предмет. Такое ярко выраженное презрение в любой другой момент показалось бы Диме оскорбительным, но в тот момент он был не в состоянии думать. Люксенштейн сделал два шага к выходу, потом повернулся и сунул Диме прямо в карман рубашки визитку.

– Завтра позвонишь по этому телефону, я тебе скажу, куда подъехать, – бесцветным голосом произнес продюсер. – Только не в семь утра. Ближе к вечеру позвони или лучше в обед. Или ты завтра работаешь?

– Работаю, – тупо подтвердил Дима, но потом, спохватившись, добавил: – Но я отпрошусь…

Люксенштейн кивнул и выплыл из клуба. Кантридзе суетился вокруг него, как шакал Табаки, следующий за Шер-Ханом.