litbaza книги онлайнДетективыУченик чародея - Николай Шпанов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 141
Перейти на страницу:

Грачик хорошо помнит, что, глядя вслед процессии, он видел затылок замыкающего священника — такой же налившийся кровью, такой же раздутый, как щеки, подбородок, как все лицо… А не был ли перед ним тогда этот самый Затылок? Тот же, который он видел вчера, — затылок отца Шумана?

И сейчас, когда Грачик вспомнил, как церемонно поклонился отец Шуман, взяв свои пятьдесят рублей, как важно шагал к выходу, показывая широкую спину и складки затылка, Грачику почудилось, будто он снова видит всю процессию там, в рижском костёле. Грачику чудилось, что он без ошибки воспроизвёл бы теперь и торжественную песнь органа, под звуки которого совершалось шествие… Да, теперь он был уверен — вчера перед ним был тот самый затылок! Красный затылок отца Шумана!

10. Прокурора зовут к ответу

Стоя у окна приёмной первого секретаря, Крауш смотрел на Ригу. С этой высоты город казался утопающим в садах. Бульвары и парки сливались в сплошной зелёный массив. Сколько бы раз Крауш ни подходил к этим окнам — а он был частым гостем на верхних этажах ЦК, — Рига всегда представала перед ним по-новому прекрасной. Весна, лето, осень — все одевало город своим ни с чем несравнимым убором. С этим соглашался даже он, Крауш, — человек отнюдь не влюблённый в природу. Он не мог бы дать отчёта: почему эта панорама всегда заставляла деятельно работать его память, но это было так. Этапами, в зависимости от настроения, проходили перед ним события прошлого — жизни, отданной тому, чтобы этот город стал тем, чем стал: сердцем Латвии, столицей страны, принадлежавшей его народу, управляемой его народом. Крауш хорошо помнил, кто и как правил страною прежде; помнил корысть и властолюбие полновластных хозяев буржуазной Латвии. Поэтому то, что молодому поколению казалось извечным и само собою разумеющимся: народовластие, революционный порядок и равные права для всех — элементы государственности и правопорядка, на страже которых стоял теперь он сам, генеральный прокурор республики, — было для поколения Крауша плодом борьбы со старым миром. И то, что казалось молодёжи прошлым, сданным в музей революции, — самая эта борьба, вовсе не представлялось ему законченным этапом. Борьба продолжалась. Старый мир умирал, но ещё не умер. Его печальное и подчас мрачное наследие как вредный мусор тлело кое-где в сознании людей. Чтобы покончить с этим тлением, тоже нужно было бороться.

Крауш был одним из представителей старой партийной гвардии, для которых в поручениях партии не существовало большого и малого, интересного и неинтересного, видного и невидного. Он уже не рассчитывал воспользоваться для себя самого плодами победы над старым миром и даже не надеялся отдохнуть. Интересы народа и воля партии были компасом, с которым он прошёл по жизни и с которым собирался уйти в вечную отставку. Работа и борьба стали привычкой, жизнью. Он удивлялся тем, кто говорил об «отставке», рассчитывал пенсии, планировал жизнь на покое. Разумеется, это было в порядке вещей, и именно ему, Яну Краушу, было поручено наблюдение, чтобы провозглашённое конституцией право на обеспеченную старость свято соблюдалось. Он был готов вступить в бой с нарушителями этого права других. Но ему не приходила мысль о том, что давно вышли все сроки и его собственной службе и он сам имеет право на покой и на старость. Он не хотел покоя и не чувствовал старости. Этих терминов не было в его словаре.

Да, не раз стоя у этих окон, Крауш размышлял на подобные темы. Но нынче его мысли были куда более прозаическими и ограниченными во времени и пространстве. Они вертелись вокруг Алуксненского района, порученного его наблюдению, как депутату Верховного Совета. Не всегда удавалось вырвать время, чтобы отмахать двести с лишним километров для посещения Алуксне. Подчас приходилось ограничиться телефонным разговором. А время настало горячее — подготовка к уборочной. Вероятно, молодые руководители района наломали дров, и вот Крауша ждёт внушительная головомойка.

Крауш был ветераном партии и занимал один из самых высоких постов в республике. Но когда его вот так, внезапно, вызывали к старшим партийным товарищам, он чувствовал себя немногим лучше, нежели в юности, когда представал перед инспектором школы. На свете существует два рода деятелей. Одни, будучи поставлены на высокий пост, довольно быстро забывают, что этот пост — не что иное, как поручение, тем более ответственное, чем оно выше. Такие деятели быстро теряют представление о собственном месте в системе партии и государства, утрачивают скромность, обретают самоуверенность, ничего общего не имеющую с достойной уверенностью в себе. Начав с того, что при встрече со старыми товарищами подают им левую руку, они скоро утрачивают партийное лицо, помышляют только о бытовом подражании дурным примерам вельможемании, забывают о том, что они — только слуги народа. Такие кончают безвестностью за штатом истории. Другого рода деятели на любом месте и в любом положении сохраняют ясность перспективы и понимание обстановки. Они всегда помнят об ограниченности собственной ценности и о значении порученной им работы. Такие остаются верны ленинским заветам партийной скромности и знают, что их сила не в них самих, а в стоящей за ними партии. Такие одинаково серьёзно относятся к критике сверху и снизу.

Сегодня, переступая порог кабинета первого секретаря Центрального Комитета, Крауш был немного не в своей тарелке — за ним вина: упущенное из рук руководство подготовкой к уборочной.

Товарищ Спрогис, первый секретарь ЦК, — человек небольшого роста и той степени плотности, которую только-только нельзя назвать полнотой, — поднялся из-за стола и сделал шаг навстречу Краушу. Седые усы его так топорщились, что придавали лицу сердитое выражение даже тогда, когда Спрогис чувствовал к посетителю искреннее расположение.

— Давно не виделись, — густым хрипловатым, словно простуженным, баском проговорил Спрогис, имея в виду, что со времени последнего заседания бюро ЦК, на котором присутствовал Крауш, прошло уже пять дней. — Как дела?

— Хвастаться нечем.

— В какой области?

— Да начать хотя бы с той, о которой бюро поручило мне собрать сведения.

— Вы имеете в виду правопорядок в республике?.. Разве так плохо обстоит дело?

— Конечно, сравнить нельзя с прошлым, но все же… Нет-нет да и забудет кто-нибудь, что конституция — это не просто плакат с красивыми словами. — Усы Спрогиса встопорщились ещё больше. Крауш улыбнулся: — Нет, нет! Дело не дошло до того, чтобы нужно было повесить перед каждым работником аппарата её текст. Не дошло и не дойдёт!

— Но если хотя бы один советский гражданин может ткнуть нас носом в то, что забыта хотя бы одна её статья и хотя бы один только раз, одним только работником аппарата, — стыд и срам! Небось хуже всего там, где дальше от глаз: в районах, в колхозах? А для чего там ваши прокуроры?

— Да ведь народ теперь как понимает дело?.. Чуть что — конституция. Налог перебрали — конституция! В районный центр понапрасну вызвали, от работы оторвали — конституция! Я уж не говорю о том, что нужно семь раз отмерить, прежде чем вора за руку схватить.

Басистый смех Спрогиса гулко разнёсся по большому, отделанному деревом кабинету.

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 141
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?