Это говорит не только о том, что параноику не хватает спонтанного поведения или что он себя обуздывает, чтобы не раскрыться. Все это, конечно, верно и особенно очевидно на примере одеревеневших и закрытых параноиков, одного такого пациента долго звали в семье «Палкой», — которые тщательно избегают любых проявлений. Шафер[37] связал такой внутренний контроль и сопровождающее его подавление с «состоянием внутренней полиции». Но здесь действует и нечто более общее. Когда сужается одна область функционирования (экспрессивность или спонтанность поведения), другая область расширяется (намеренное или сознательное направление поведения). Параноик не просто наблюдает и обуздывает свое поведение, он его контролирует и направляет; он контролирует свое тело, выражение лица и жесты, как генерал контролирует войска.

Итак, направленность параноидного поведения присутствует и в надменных и презрительных позах высокомерных параноиков, и у более сдержанных лиц. Она наиболее очевидна у параноидных людей, механически принимающих спонтанную, безразличную или самоуверенную манеру.

Один такой пациент всегда приветствовал терапевта улыбкой, полной искусственного энтузиазма. Секретарша регулярно наблюдала, как он начинает улыбаться в пустой прихожей, еще не дойдя до двери.

Не только специфическое физическое поведение, такое как жесты, выражение лица, телодвижения и т. п., является направленным и намеренным. Направленность этого поведения — лишь часть общей направленности действий. Я имею в виду, что у всего, что делает параноик, есть цель. Он не говорит что-то просто потому, что он так подумал или почувствовал. Он никогда ничего не делает по прихоти, импульсивно, просто так. То, что он говорит обдуманно, он говорит с намерением и целью. (Интересно отметить, будто он считает, что и другие люди говорят точно так же.) Это становится ясным, когда мы замечаем уклончивость параноидных людей, когда мы замечаем, что, казалось бы, обычный разговор является для них тактической операцией. Мотивом такого поведения может быть самоутверждение или защита, но, в любом случае, это поведение продуманное. Параноики стоят позади своего поведения, позади своего тела и лица, никогда не отказываясь от управления.

Таким образом, экспрессивные и спонтанные функции у параноидного человека низводятся до уровня инструментов. Тут нельзя избежать определенных субъективных последствий. Экспрессивные поведенческие функции (улыбка, разговор, действие), которые для обычного человека являются частью «его самого», для параноидного человека не являются частью «его самого», а находятся под его контролем. Обычный человек считает, что его тело — это «он сам», а параноидный человек считает тело своим инструментом. Это предполагает еще один результат параноидной мобилизации. Когда управление поведенческими функциями занимает место спонтанности и экспрессивности, восприятие самого себя сводится к жесткому и компактному административному центру.

Спонтанность и экспрессивность поведения — не единственная область свободы, страдающая от ригидной параноидной мобилизации или «состояния внутренней полиции». Само субъективное восприятие, особенно аффективное, зажато в особые рамки и заужено, а определенные аффекты просто сведены на нет. Например, параноики редко смеются. Они могут изображать смех, но они не смеются от всей души, им невесело.

Потерю аффективного восприятия нельзя считать результатом намеренного подавления. Параноик может дотошно управлять своим поведением, но не может заставить исчезнуть чувство. Потеря аффективного восприятия является не результатом намерения и управления, а результатом состояния ригидной направленности и населенности. Когда мобилизуют население, большая часть нормальной жизни теряется не по приказу. Она теряется, потому что интерес к нормальной жизнедеятельности несовместим с настроением, энергией и вниманием, которые требуются для мобилизации. Сходный процесс происходит и в психологии параноика. Он следит за собой, ригидно направляя каждый жест и выражение, а при такой мобилизации невозможно развлекаться. А если на секунду это станет возможно, подобное чувство будет воспринято как разрушительное. Например, когда такие люди немного расслабляются во время психотерапии и смеются от всего сердца, то сразу чувствуют себя не в своей тарелке и изо всех сил стараются перестать, потому что так смеяться «взрослому человеку не пристало».

Как правило, в сознательном восприятии параноиков отсутствуют пассивные или мягкие аффекты (например, нежность или сентиментальные чувства), и это относится как к скрытным и зажатым людям, так и к высокомерным, с манией величия. Другими словами, нежность и сентиментальные чувства несовместимы как с ригидно-жесткой формой ума, так и с надменной и воинствующей. Едва только появятся нежные или сентиментальные чувства, на них смотрят как на слабость. Подобных чувств у себя пациент стыдится, у других — презирает. У этих людей снижается не только уровень аффекта, но и уровень интересов. Обычно у них отсутствует интерес к развлечениям. Параноидные люди, как правило, не интересуются искусством и эстетикой. Согласно их убеждениям — это тоже слабость. Сюда можно добавить еще одну область, хотя это всего лишь впечатление, которое трудно подтвердить. Мне думается, что при общем параноидном режиме ригидной мобилизации сокращается также телесное, чувственное восприятие; например, сексуальность становиться механическим процессом, и чувственное удовольствие уменьшается.

Рассматривая это общее сужение интересов, интересно отметить, что параноики часто глубоко интересуются механическими вещами, приборами, электронной аппаратурой и тому подобным. Не говоря уже о том, как часто такие приборы появляются в параноидных галлюцинациях. И они не просто интересуются подобными вещами. Параноики часто питают особое, возможно чрезмерное, уважение к компьютерам, автоматическим схемам и тому подобным механическим устройствам. Их уважение к механическим и электронным приборам находится в контрасте с презрением к людям, особенно к тем, кого они считают слабыми или дефектными, например к больным, слабым и женщинам. Может легко создаться впечатление, что они предпочли полностью механизированный мир, где не нашлось бы места для сентиментальной слабости. И тут становится ясно, что мобилизация параноидного человека, ригидная, механическая направленность поведения — это не что-либо чуждое и неприятное, а, наоборот, способ деятельности, переплетенный с поддерживающими системами; и, если бы к власти пришли параноидные люди, эта система продолжала бы совершенствоваться.

Нет необходимости развивать описание этого аспекта параноидного стиля. Параноидная мобилизация требует радикального сжатия и сужения бессознательных областей нормальной жизни и подчинения поведения ригидному направлению. Это было описание формы деятельности, а каково ее значение? Я попытаюсь показать, что эта форма представляет собой более серьезную форму патологии, чем та, которая существует при обсессивно-компульсивном стиле, и последствиями ее являются не только ригидность, но и избыточный самоконтроль. Я бы хотел выделить еще несколько моментов: во-первых, наиболее характерная тревожность параноидного человека (как со множеством проекций, так и без них) — это вариации тревожности об автономии; и, во-вторых, защитное и антагонистическое отношение к внешнему миру (или, по крайней мере, некоторые его черты) свойственны этому стилю даже до проекции.