Слушая старика, зэк чувствовал, что уже давно не владеет собственным телом и сознанием. Оно плыло перед глазами в виде отдельных мыслей, уходит куда-то вправо и вверх, а ноги, послушные и упругие, подгибаются и тяжелеют с каждой секундой. Он потяжелел килограммов на двести и теперь не в силах держать собственный вес.

Слева в груди резануло, и он, чувствуя, что окончательно теряет сознание, присел на дно полупустой телеги.

Странно, но в этот момент он думал не о том, что в шаге от смерти, а о том, как нелепо выглядит, сидя на подогнутых, как у субтильной курсистки, ногах.

– Эй, мальцы! – крикнул испуганный дед в сторону конвоиров. – Человеку плохо!..

– Где человек? – испуганно стал озираться ефрейтор-бурят, и эта шутка еще месяц ходила по зоне в качестве номинанта на лучшую остроту года.

– Да что ж за беда такая, – запричитал сельчанин, суетясь вокруг осевшего Литуновского. Вспомнив что-то, он всколыхнулся и стал лихорадочно рыскать по своим карманам. – Ну-ко, на-ка…

Через оловянные губы Андрея на его деревянный язык упала таблетка валидола, и он, автоматически потянув ее к нёбу, почувствовал ее леденящий мятный привкус. Боль в груди понемногу рассасывалась, уходила прочь из измученного тела, оставалась слабость и лицо Вики. Ему вдруг пришло в голову, что он только что с ней чуть не распрощался, и это заставило его собрать силы и упереться на локоть.

– Да сиди уж, – приказал дед, понимая, что из всех присутствующих он – единственный распорядитель и врач. – И ты с таким сердцем в тайгу собираешься? Ох, ма-а-ать…

– Если еще раз так пошутишь, батя, то точно не соберусь… – Губы чуть ожили, и теперь можно было издавать некоторые звуки, из которых можно составлять слова.

– Так тихо же надо было, – заговорщически зашепелявил старик. – Шоб никто не догадался.

– Молодец, я тоже не догадался. Конспиратор… Чуть не забыл – спасибо, старик…

Не раньше воскресенья. Это значит, что в воскресенье уже можно. И хорошо, и плохо, что четыре дня впереди. Во-первых, отлежаться бы не мешало. Потом, дед сказал, что дождей не будет, значит, вода сойдет. Тропа образуется, ориентироваться легче. А плохо тем, что Вика покоя не дает. Не отпускает шею, не размыкает рук, и под руками этими так болит…

Да только отлежаться вряд ли получится. Впереди – четыре дня воя пилы, соленого пота через лоб в глаза, и становится не по себе от того, что теперь сознание может уплыть в любой момент. Вика и Ванька ждут, а завтра может случиться так, что делянка перед обедом, когда самая слабость, поплывет под ногами, и в этот момент не окажется того, кто мог бы сунуть ему в рот едкую таблетку спасительного валидола.

– Мне в лазарет надо, – тихо проговорил Андрей, пытаясь резкими морганиями согнать с брови комара. Гораздо легче прихлопнуть кровожадную тварь ладонью, но как это сделать, когда руки за спиной.

– А душ не хочешь принять? – удивился бурят.

– А труп хочешь в свою смену?

Подумав, бурят признал довод резонным. Проблемы с письмом и без этого, а когда заставят описывать, как случилось, что в его смену умер зэк… «Каюмов» – это все, что мог написать конвоир взвода внутренних войск, охраняющего шестой барак. Резко толкнув Литуновского в бок, как лошадь, конвоир изменил направление его движения. «Лазарет» – сразу ударила в глаза красная табличка.

На пороге знаток шести букв русского алфавита все-таки не удержался. Посмотрев за спину, не видит ли кто из зэков, он приблизился к Литуновскому со спины и резко ударил его носком сапога по лодыжке.

Это за то, что человеком его назвали. Человек… Скотина безродная. Теперь валяйся, пока шок не пройдет.

Впрочем, слова «шок» Каюмов не знал. А с земли Летун, сука, как всегда, встал быстро.

Ничего, нам еще от лазарета до барака дойти нужно.

Вор – это значит, что тебе не суждено жениться. Не познать радости игры с собственным ребенком и не воспитывать внуков.

Тебе нельзя терять от питья спиртного голову и жить в роскоши.

Упаси бог залететь в зону по «дурной» статье или убить мента.

Ты обречен жить, если ты вор, признанный по понятиям, лишь на плоды труда твоей воровской деятельности, и путь хранит тебя всевышний от соблазна взять у государства заработанную у него копейку.

Тебе не быть вором, если ты служил в Вооруженных силах или рвался во власть.

Вор – не проклятье, это призвание.

Этим жили воры последние десятилетия и свято чтили свои неписаные законы сосуществования внутри Страны Советов. Ни в одной стране мира нет такого понятия, как «законник». Однако страна меняется, меняются и понятия, чтимые ранее криминальным миром. Раньше получить «корону» можно было лишь на сходняке, да за заслуги великие перед воровским миром. Теперь же могут короновать даже в тюрьме, чалящегося там по статье «бакланской» и даже наркоманской. Коронуют такие же беспринципники, «апельсины», которые закона старого, временем потертого, в глаза не видели. И не нужен им он, потому как, если перечитать его, неписаный, заново, то окажется, что останутся истинными ворами единицы. Остальные же, понятия презревшие, отметутся, как обыкновенная блоть. Раньше вор на вора руку не поднимет, суда страшного побоится, сегодня «законники» валят друг друга штабелями, ибо понятия не имеют, что «стрелы» не для пальбы, а для разбора.

Бедовый относился к той породе молодых да ранних, что коронован был не в хате следственного изолятора и не парой обкурившихся «апельсинов», а в Пицунде, да при большом скоплении уважаемого народа, тех, кто еще захватил Гоги Карачаева, Пашу Нептуна да Зему Ломового. Дедушки шестидесятилетние, без перстней алмазных да цепей кованых. Простые, тихие, спокойные, с шарфиками шерстяными, серыми, под пальто драповыми. Говорят тихо, матом не ругаются, курят часто, пьют мало, да и то боржоми истинного разлива. Хорошие дедушки такие, жаль, что без внуков. Как хорошо смотрелись бы, на взморье: сю-сю-сю… А нельзя.

Вот они и объявляли в девяносто седьмом Толяна Бедового вором, настоящим, не деланным. И помнил Толян об этом всегда, а потому далек был от беспредела, вера не позволяла, все больше справедливость чтил, да от крови подальше держался. А потому, прежде чем власть свою воровскую употребить, думал всегда медленно, но верно. Корону заработать трудно, потерять ее можно в одну минуту.

Первое, что пришло ему в голову, когда Литуновский стал обживаться на «даче», это мысль о талантливом сыскаре из ментовки, которого заслали сюда с целью искоренить в зоне беспредел. Только было непонятно, чей именно. Толян держал зону спокойно, без маразма, без крови и азарта. Над зоной в той ее части, где жили зэки, был мир и закон. Значит, по душу Хозяина. Тот все больше в административном здании, на глаза показывается редко, лишь на утренние разводы да вечерние построения. Казалось, ему нет дела до шестого барака по той причине, что механизм жизнедеятельности этого островка неволи отрегулирован, и ему нет большой нужды втискиваться туда, где и без того все правильно. Заправлял в основном замполит да офицеры из администрации и конвоя.