Нет-нет, она не станет думать об этом сейчас!

С трудом заставив себя вслушаться в болтовню служанок, Наргис взяла со столика у кровати гребень и принялась расчесывать волосы. Ей нравилось делать это самой, пропуская мягкие пряди между пальцами и наслаждаясь каждым мгновением свободы, пока не придет время заплетать косу или делать сложную прическу. Девушке неприлично распускать волосы перед кем-то, кроме мужа. Вся ее красота до брака нужна лишь для того, чтобы поймать в сети самого выгодного жениха, а после свадьбы – чтобы удержать его любовь. Про себя Наргис горько усмехнулась: так зачем тогда ей быть красивой?

– Ой, госпожа, как вы себе ногу не накололи?! – ахнула Мирна, опускаясь на колени у ее постели. – И кто только бросил здесь эту гадость?

В голосе служанки слышалось искреннее возмущение. Поднявшись с ковра, она показала Наргис засохшую розу на длинном стебле. Когда-то роза была темно-красной, но сейчас казалась черной, а сухой пожелтевший стебель усеивали крепкие шипы.

– Наверное, выронили, когда меняли букет в вазе, – безразлично сказала Наргис. – Выкинь, милая.

– Да что же вы думаете, госпожа! – обиженно вскинулась Мирна. – Неужели мы здесь не убираем? Иргана, вон, каждый день цветы свежие ставит! Да чтобы роза этак засохла, ее неделю надо на солнышке жарить! А я ковры тоже каждый день чищу. Вчера днем вот с уксусной водой терла, чтобы мягче и ярче были. Не было здесь ничего!

У нее даже голос задрожал, и Иргана, подскочив, тоже принялась уверять, что такого сухого цветка в покоях госпожи быть не может. Да всякому известно, что сухие цветы – это к беде, неужели она бы позволила, чтобы в комнате у госпожи, самой доброй, милой и красивой…

– Ну хватит, хватит, – вздохнула Наргис. – Успокойтесь, я же вас не ругаю. Это просто роза. Дайте сюда.

Протянув руку, она решительно забрала у Мирны цветок и… вздрогнула.

Конечно, это была самая обычная роза. Сухая до ломкости, словно и вправду долго лежала на злом летнем солнце, а ведь Мирна права – в спальне Наргис убирают на совесть. Ее гнева служанки не боятся, она сроду еще никого не велела наказать зря, но именно потому девушки чуть ли не дерутся за право прислуживать ей. Знают, что хозяйка снисходительна к проступкам и щедра, если ей угодишь… Так что даже предположить странно, чтобы роза пролежала у кровати долго. Или Мирна, или сама Наргис ее бы непременно заметили. Если только…

«Если она не оказалась здесь этой ночью, – холодно и ясно сказала себе Наргис, завороженно глядя, как облетают хрупкие черные лепестки, падая на ковер. – Ты ведь не будешь обманывать себя, верно? Дочери рода ир-Дауд не к лицу страх и глупые увертки. Ей просто неоткуда было взяться, потому что вечером никакую розу ты не видела, а Мирна и Иргана – первые, кто вошел в спальню сегодня».

– Уберите, – сказала она спокойно и встала, бросив стебель на ковер и отойдя к окну.

Теплый ветер из сада вдруг показался пронизывающе ледяным. Наргис медленно подняла руку к груди и потрогала сквозь тонкую ночную рубашку то место, которое… Захотелось немедленно вымыться! Если это был не сон… И одеться. И в следующий раз положить с собой в постель кого-нибудь из служанок, сославшись на плохие сны, ведь и врать не придется.

Она обхватила себя за плечи, невидяще глядя в сад, раскинувшийся под окнами. Растут ли в нем именно такие розы? Темно-красные, с большими крепкими шипами? Матушка не любила этот цвет, и при ней в саду было сколько угодно белых, розовых, желтых и алых кустов. Но только не темных… Она говорила, что такие розы похожи цветом на засохшую кровь. Может, садовник вырастил их после? Но зачем?

И, главное, для чего эту розу оставили? Слишком зловещий подарок для того, кто пришел говорить о любви. Впрочем, разве он сказал о любви хоть слово? Он хвалил красоту Наргис и называл ее «своей», но так говорят о породистой лошади или драгоценном мече. Ими желают обладать, но не любят.

За спиной шумели служанки, смешливо переругиваясь и фыркая, и казалось, что все еще может стать по-прежнему, вернуться в те благословенные времена, когда Наргис ничего не боялась и не стыдилась.

«Я не стану бояться и сейчас, – сказала она себе с тихой холодной решимостью. – Кто бы это ни был, но он пришел в мой дом по-воровски, а значит, не заслуживает ни любви, ни уважения. Но я не драгоценная статуэтка, которую можно украсть, и не глупая девочка, которой легко задурить голову. Я высокорожденная ир-Дауд и не опозорю свою семью».

– Позволите подавать завтрак, светлейшая госпожа? – спросила Иргана, и Наргис кивнула.

– Подавай, – сказала она. – И попроси прийти ко мне почтенного Амрана.

Служанка упорхнула, ничуть не удивившись поручению, да ей и не с чего было удивляться. Амран ир-Галейзи, домашний волшебник ир-Даудов, был наставником их детей, воспитавшим Надира с Наргис, как до этого их отца и дядю. Добрый мудрый старик учил их грамоте и обычаям, языкам и древним легендам. Наргис была уверена, что Амран никогда не предаст семью, которой прослужил всю жизнь, но если кто-то сумел обойти его охранные заклинания, значит, Амран ей не поможет. И все-таки поговорить с ним необходимо. Может ведь она пожаловаться… да хоть на дурные сны?

Ей снова вспомнилась ночная боль в груди. Надир – что с ним? Ее глупый, насмешливый, развратный и слабый брат. Пусть будет каким угодно, лишь бы с ним все было хорошо! Невозможно представить, чтобы потерять еще и его.

Наргис повернулась к столику, где вернувшаяся Иргана расставляла блюда и тарелочки, взяла у Мирны любимое платье, белое с тонкой вышивкой золотом. Мягкая ткань скользнула по телу от шеи до пят, и Наргис застегнула на талии поясок из золотых звеньев. Да, решено. Она пожалуется Амрану на кошмары и сегодня же напишет письмо Надиру. Пусть язвит сколько угодно над ее глупыми женскими страхами, лишь бы ответил. Он и дядя – все, что у нее есть. И еще тайна…

Словно смиренно покорившись ее решимости, утро все-таки оказалось спокойным. Почтенный Амран, гладя длинную седую бороду, ласково пообещал принести амулет, которого испугаются любые злые мары. С командиром воинов, охраняющих усадьбу, она решила поговорить позже, улучив момент так, чтобы не пошли слухи. В том, что джандар ир-Бехназ не болтлив, Наргис тоже не сомневалась, но любой дом полон ушей и языков. А она все никак не могла отделаться от липкого противного чувства собственной беспомощности. Может ли быть так, что в доме есть предатель?

Она размышляла об этом, гуляя по садовым дорожкам. Отец всегда оберегал Наргис от темной стороны своей службы пресветлейшему шаху, но невозможно быть дочерью визиря и ничего не знать о предательстве. С детства ей и Надиру вливали в кровь недоверчивость к людям и понимание, что предают даже самые верные и надежные. Кто-то из страха, кто-то из корысти, кто-то из зависти или просто по неосторожности. Если тот, кто открыл на нее охоту, обзавелся помощником в усадьбе, это многое объясняет!

А вокруг шумел сад. Знакомый до последнего кустика, надоевший до противности и все равно прекрасный. Наргис поймала себя на том, что приглядывается к розам, словно проверяя себя: вдруг она ошиблась и все-таки найдется куст именно темно-красных? Ох, если бы только это все оказалось чьей-то дурной шуткой, неосторожностью или просто случайностью! Узнать бы, кто уронил в ее спальне зловещий цветок – Наргис про себя поклялась, что не станет злиться за пережитый страх и никак не накажет виновного. Подойдя к кусту плетистых роз, она велела принести ножницы, чтобы срезать несколько ветвей, усыпанных кроваво-алыми цветами, не темными, но настолько близкими к этому, насколько смогла найти. Пусть это лишь глупое упрямство, но она не боится!