его образу Джокера в «Темном рыцаре». «Новый нарратив» – как и этот блог – проблематизирует и размывает грань между интра- и экстрадиегетическим.

К чему я веду, так это к Доналу и документальному кино. Донал вместе с Майком Палмиери снял полнометражный документальный фильм «Осенняя страна». В буклет к DVD включена моя статья. «Осенняя страна» посвящена семье Донала, живущей в северной части штата Нью-Йорк. Один из любимых «персонажей» его фильма – тетя Дениз. Она ведьма, и вместе с ней Донал отправляется на кладбище с камерой, чтобы снять призраков. Когда премьера фильма состоялась на Лос-Анджелесском кинофестивале в 2009 году, я как раз оказалась в городе. Я пошла на показ со своей подругой Ламар, которая под псевдонимом Лара Паркер сыграла ведьму Анжелику в «Мрачных тенях», готической мыльной опере, которую показывали на канале ABC с 1966 по 1971 год. Ребенком Донал обожал «Мрачные тени», и они с Дениз, тоже фанаткой, регулярно смотрели их вместе. Дениз была в восторге, когда узнала, что Анжелика посмотрела ее фильм. Видите, как тут путаются интра- и экстра-? Кто здесь фанат, кто персонаж, кто зритель? Где фильм сменяется настоящей жизнью? Ламар подписала фотографию Анжелики и отправила ее Дениз.

Сам Донал снялся в другой документалке, «Тональность соль» (Key of G) Роберта Арнольда, в котором «мы наблюдаем за Ганнетом, обаятельным двадцатидвухлетним парнем с нарушениями физического и умственного развития, который покидает материнский дом и делит квартиру с группой художников и музыкантов, в чьем лице обретает не только опекунов, но и настоящих друзей». Донал – главный опекун в фильме. Я посмотрела «Тональность соль» на кинофестивале в Сан-Франциско незадолго до того, как Донал переехал в Портленд, и уже начала скучать по нему. Смотрела на него на «большом» экране кинотеатра Kabuki и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Донал превратился в образ, думала я. От него остался лишь образ. Все эти дни я сильно переживала, что он уезжает, и вот он был прямо передо мной, снятый невозможно крупным планом, и таял.

Думаю, линия Донала в «Тональности соль» повлияла на их с Майком решение снять свою полнометражную документалку. До «Осенней страны» Донал занимался фотографией, а Майк снимал корпоративные видео и клипы рок-музыкантам. Пока Донал снимался у Роберта Арнольда в «Тональности соль», мы с Кевином снимались в другой документалке – «Чайках» (Fag Hags) Джастин Пимлотт. Мы втроем постоянно были недовольны рабочим процессом – например, когда режиссер просил нас снять «еще один» дубль. «Автобус проехал, повтори, пожалуйста». В какой-то момент Донала это достало, и он отказался переснимать отрывки из собственной жизни. «Чаек» показывали на канадском телевидении. Вскоре после этого Кевин встретил Майкла Ондатже на поминальной службе, и Майкл сказал, что теперь мы знамениты, потому что он видел нас по телевизору. Понятие «реального» всегда сбивало меня с толку, но от этих документалок, странным образом вплетающихся в мою жизнь, становится совсем не по себе, особенно когда Донал высмеивает документальные клише, надуманные нарративы, глупую (экстрадиегетическую) жизнерадостную музыку, сопровождающую кадры в дороге, неуместные «красоты». А еще у меня навязчивая идея всё записывать, как будто письмо – это гонка со временем; если не записать – потеряешь. Иногда я перечитываю свои старые дневники и думаю: неужели всё это моя жизнь?

* * *

23/11/10

Беда не приходит одна

Сегодня вечером читала в кровати «Призраки Евы Гессе 1960» (Eva Hesse Spectres 1960), каталог выставки Евы Гессе в музее Хаммера в Лос-Анджелесе, которую я посетила на выходных. Когда Кевин, Тарик Алви и я приехали в Хаммер, Элизабет Сассман, кураторка музея Уитни, как раз читала лекцию о картинах. Мы успели на последние полчаса, а потом, набравшись знаний и контекста, отправились смотреть выставку. Сассман уделила особое внимание биографии Гессе: влиянию холокоста на ее детство, годам в психоанализе – благодаря чему слушать ее анализ живописи Гессе было еще интереснее. Эти картины – пронзительные, пугающие, таинственные, жуткие, говорящие и об одиночестве, и о хрупкости межличностного общения, – как удар под дых. Всё это портреты, от одной до трех фигур на небольшом холсте; как и самые мощные сновидения, они практически бессюжетны – мы видим лишь намеки на напряженные ситуации или отношения, подвешенные в неоднозначном контексте. Каждая деталь впечатывается в тебя, словно пощечина. Много ужаса и тревоги. Я глубже понимаю картины Гессе, когда читаю о них, но это становится неважно, когда они наконец предстают передо мной во всей своей непостижимости. Перед ними замираешь в благоговейном страхе. Немного похоже на влюбленность – тот же вызов и та же безнадежность. Перед такой мистической силой рациональное кажется глупостью.

27/11/10

Ответный взгляд

Слушала в машине «Этот миг – идеальный учитель: десять буддийских учений для развития внутренней силы и сострадания» Пемы Чодрон. П. Ч. нравится буддисту. На одном совместном ретрите он был поражен ее тщательной подготовкой и гибкостью в речи. Как-то он зашел к ней в комнату, и она угостила его нарезанными персиками из миски. За неделю до ретрита он встретил П. Ч. в местном супермаркете. «Я тут же ее узнал, – смеялся он. – Кто же еще придет в супермаркет в монашеском одеянии и солнечных очках!»

В аудиокниге П. Ч. призывает проявлять сострадание ко всем, включая курильщиков и вредных соседей – именно они, судя по сессии вопросов и ответов, приводят ее аудиторию в Боулдере в бешенство. Почему буддист отказывает мне в сострадании, которому сам учит, сетовала я, проезжая по улицам Сан-Франциско. Когда он меня критиковал, он перечислял буддийские ценности. Я не была достаточно «открытой», достаточно «бескорыстной», чтобы заслужить его любовь. Давайте винить во всем Доди. Чем дольше я слушала эту аудиокнигу, тем лучше понимала, почему буддист относится ко мне с таким презрением: я раздолбайка, будь я хоть немного похожа на П. Ч., наши отношения бы не испортились, моя жизнь была бы менее бестолковой. Конечно, именно от такого барахтанья в своих страданиях и предостерегает нас П. Ч. Я провалилась в глубокое горе; мне безумно хотелось написать буддисту, убедить его в том, что я вовсе не страшная, я не хочу испортить ему жизнь, я не так уж плоха.

В общем, мне было ужасно больно (и порой это всё еще так, боль приходит волнами), и я обратилась к единственному средству, спасавшему меня всю жизнь, – письму. Я погрузилась в работу над книгой «Телесутры» (TV Sutras), той ее частью, в которой есть элементы повествования – хотя это и не полномасштабное повествование, – и излила в нее свое желание к буддисту и боль от