Следующим же утром мы отправились в загс. Подали заявление и вновь поехали к врачу. Лана объявила, что, несмотря ни на что, хочет сохранить ребенка. Макс постарался быть спокойным:

«Дело ваше, но я еще раз объясняю, что вы не успеете. Вместо одной смерти будет две. Мне очень грустно об этом говорить, но все закончится гораздо раньше, чем вы можете предположить…»

«Все вообще всегда заканчивается гораздо раньше, чем мы можем предположить…»

Лана не отступала. Сказала, что это ее окончательное решение.

«Если ты не поможешь нам, я найду другого врача!»

«Я с удовольствием бы сам отрекомендовал тебя, но это не тот случай».

«Может, мне куда-нибудь уехать? В Англию или Швейцарию?»

«Нет… не думаю, что в этом есть смысл».

«Но они же наверняка могут продлить мою жизнь на какие-то полгода?»

«Нет, никто не сможет…»

«И что ты мне предлагаешь? Лечь тут и умереть? Я ведь не за себя прошу!»

«Я предлагаю сейчас сделать аборт, а дальше мы сделаем все, чтобы облегчить твою боль…»

«Какую боль? Физическую?»

Лана не согласилась. Спустя месяц мы расписались. Это была очень скромная церемония. Без белого платья и гостей. «Залетела, наверное», – подумала опытная сотрудница загса. Все так, да. Мы продали мою машину, и этих денег хватило на необходимые лекарства. Здесь нужно сказать, что Максим очень помог нам. Вы же знаете, врачи, как правило, не любят тратить время на списанных пациентов. Если за кого и браться – то только за интересных. Лана таковой не была. С ней было все ясно. Более того, судя по всему, болезнь опережала график. Великая предсказуемость. Коэффициент на победу один к миллиарду. Впрочем, друг сумел убедить коллег, что моя жена заслуживает достойной смерти.

«Поверьте, она очень хороший человек».

Хорошие люди достойны спокойной смерти… Так у нас появилась палата. Крохотная, но своя. Макс дал добро, и, сделав косметический ремонт, я повесил на окна жалюзи и перетащил из дома книги. Лана была молодцом. Всякий раз заходя в палату, я заставал жену в хорошем расположении духа. Она не жаловалась и не хандрила. Безусловно, мы часто говорили на тяжелые темы, но даже в такие моменты Лана находила в себе силы шутить.

«Знаешь, я сегодня прочла у Солженицына, что рак любит людей, что если кого полюбил, того уже никогда не отпустит. Выходит, у меня с ним любовь. Выходит, я собиралась тебе девочку подарить, а сама налево гуляю. Ты ведь меня простишь, милый, да?»

«Очень смешно!»

Теперь я понимаю, что часто не мог найти нужных слов. По вечерам, когда жена засыпала, я отправлялся в бар или на домашние вечеринки. Все тот же поэт читал:

Собравшиеся лениво аплодировали, и я спрашивал у Макса, как мне разговаривать с женой. Друг успокаивал и объяснял, что даже врачи не знают, что говорить в таких ситуациях.

«Ты просто кивай и молчи. Это не так уж и сложно».

Следующим же утром, войдя в палату, я заставал жену сидящей на подоконнике. Лана поглаживала живот и спокойно говорила дочери:

«Не волнуйся, милая, папа тебя заберет… А вот, кстати, и он! Посмотри, какой он у нас красивый!»

Лана шептала: «Папа тебя заберет», и в этих словах было столько спокойствия и уверенности, что они передавались даже мне. Я вытирал мокрые глаза и подходил к жене:

«Вот же ты дурень! Плакал бы здесь! Если бы вам, мальчишкам, с детства не запрещали плакать, этот мир был бы гораздо гармоничнее и добрее. Кстати, про этот мир… Нам с тобой нужно решить, где мы встретимся – я же должна вас где-то ждать…»

«Ну… наверное, там, на небесах, сложно разминуться…»

«Нет-нет! Так нельзя! Неужели ты не понимаешь, что нужно точное место?!»

«Ты же помнишь – я не мастер выбирать места…»

«Может быть, Марс, а? Что скажешь?»

«Да, кажется, неплохая идея. Почему бы и нет?»

«И еще мы должны подумать про имя… Ты хочешь, чтобы мы выбрали его вместе или ты уже потом, сам?»

«Я бы, наверное, хотел, чтобы ты выбрала имя».

«Может быть, Надя, а? Что, если ее будут звать Надежда?»

«Лан, ты издеваешься?! Хватит так шутить!»

«Ну ладно-ладно, а чего ты у меня такой серьезный?! У тебя что – жена умирает?»

«Лан, иди в задницу!»

«Я уже в ней… Так что с именем?»

«Может, назовем ее Ланой?»

«Как меня? Нет! Давай только без этого! Появится новый человек, а не продолжение старого. Пообещай мне, что будешь сильным, что сможешь с самых первых дней с этим жить…»

«Обещаю…»

«Вот и славно, а теперь уходи, пожалуйста, я должна побыть одна».

«Уже?»

«Да».

Когда начинались боли – я выходил за дежурной сестрой и не возвращался в палату в течение нескольких часов. Лана не хотела, чтобы я видел ее в таком состоянии.

Всю зиму мы провели в палате. Весной я много судил. Из-за нашей погоды, как правило, в залах и мини-футбол. Любительские, взрослые и юношеские турниры. Лишние деньги мне бы не помешали. Во время одного из таких кубков, как раз в перерыве, позвонил Максим и сказал, что Лана умерла. Пятый месяц… Друг сообщил, что соболезнует, и объяснил, что все прошло хорошо…

«Я могу досудить игру?»

«Да, все в порядке. Можешь спокойно раздавать свои красные карточки и после игры приезжать».

Красная карточка. Удаление.

Я помню, что в тот день обслуживал любительский турнир, организованный местной радиостанцией. В моем матче сражались команды каких-то семинаристов и милиционеров. Силы правопорядка, как это у нас и заведено, чувствовали свою безнаказанность, а потому постоянно грубили и включали локти. Семинаристы терпели, но во втором тайме стали фолить в ответ. В какой-то момент я задумался и упустил игру. Как результат, на поле случилась настоящая драка.

У футболиста всегда есть право на ошибку. Он может отдать неточный пас, пробить мимо ворот или «обрезать» – у арбитра же такой возможности нет. Если ты рефери, то должен понимать, что всегда находишься в центре конфликта. Когда ты выходишь на поле – у тебя двадцать два соперника. И ты играешь против них. И весь вопрос только в том, кто кого передушит – или ты заставишь их играть по своим правилам, или они уничтожат тебя. Игроки как народ, если только почувствуют капельку крови – тебе хана.