Приезжая в Итабуну, Фадул просил как о милости, чтобы Зезинья добралась-таки однажды до Большой Засады, сулил ей золотые горы. Она брала кое-какие деньги в счет будущего путешествия, обещала появиться вскоре, буквально на днях, в День святого Никто.

2

В жалком придорожном селении только змеи и шелудивые шлюхи — это чистая правда. Постоянная опасность, змеи, в большинстве своем ядовитые, приползали из зарослей и болот, неся смертельную угрозу, но на нее уже никто не обращал внимания. Что до проституток, то в Большой Засаде действительно собралось всякое отребье, сбившееся с пути, отбросы, немногочисленные и потасканные, да и тех едва хватало, чтобы удовлетворить нетерпение жаждущих погонщиков, рвение лесорубов и батраков, переходивших с фазенды на фазенду Находясь на расстоянии трех дней воздержания от изобилия Ильеуса и Итабуны, страждущие не выдерживали мучительного ожидания. В селении выбирать было не из кого, но тот, кто умирает с голоду, ест навоз и кусает губы.

Исключением была Бернарда, полная противоположность остальным, красавица. Молоденькая девушка, ладная и чистенькая, с крепким телом, куколка со сверкающей смуглой кожей и черными волосами, дикая молодая кобылка. Кривая жизни прибила ее сюда, или она сама это выбрала? Казалось, у нее не было желания выбраться на более широкие просторы. Если бы она это сделала, то уж точно в Ильеусе, Итабуне, в Агуа-Прете или в Итапире не замедлил бы появиться полковник, который построил бы для нее дом и открыл счет в городских магазинах, чтобы одарить ее. Бывало, ей намекали, что надо бы собраться в путь и сменить клиентуру. «Мне здесь нравится», — говорила она и улыбалась.

Обосновавшись, взвесив все «за» и «против», Фадул предложил ей сожительство, позвал к себе, чтобы она помогала ему в тяжкой работе в магазине и делила огромное ложе. Он предупредил Лупишсиниу, что нужно заказать кровать и матрас: «Имей в виду мои размеры и помни, что чаще всего тебе удается подцепить женщину, когда ты тут у меня пьешь».

Бернарда поблагодарила и отказалась. Она всегда к его услугам, когда сеу Фаду нужно, когда ему захочется спать с ней, в доме, который он выберет, на той кровати, какая ему по сердцу, пусть только рукой махнет. Да и платить он может, если ему самому захочется: такому доброму, любезному и галантному господину не нужно платить. Но жить вместе? Спасибо, конечно, большое, но она не хочет, нет. Ни с Фадулом, ни с кем-либо другим, кто бы то ни был. Она рассказала новость Короке:

— Знаешь, сеу Фаду дал мне флакончик духов. Хороший человек сеу Фаду. Он позвал меня жить с ним.

— Сожительствовать?

— Ровнехонько так, как я тебе говорю.

— Так ты хорошо устроилась, везучая ты прохиндейка.

— Я не захотела. Не хочу ни с кем связываться — ни с ним, ни с любым другим.

— Это почему же?

— Я хочу жить только с тем мужчиной, которого люблю. По-настоящему.

— А я думала, ты на него неровно дышишь.

— Может, и так. Но я не хочу ни с кем жить, ни из-за денег, ни из-за желания. — Она задумалась, опустив глаза, и сказала: — Если уж кто живет вместе и не женится, то это можно только по любви на всю жизнь, которая и между ног, и в сердце. А если так не получается, то и разговора нет. Лучше уж быть проституткой.

Они знали друг друга недавно, были новенькими в этом месте и жили в одном доме совсем недолго, поэтому Корока ничего не ответила, проглотив все свои вопросы и советы. Бернарда подняла глаза, рассмеялась и сказала с хитрецой:

— В Большой Засаде много красивых мужчин. Сеу Фаду, Педру Цыган, Баштиау да Роза и мой крестный — самый красивый.

Бернарда все время маячила перед глазами, она была самая-самая, всеобщая любимица. Все ее хотели. За ночь с ней погонщики спорили, и она не всегда была свободна для желаний Фадула. Изредка, когда ему надоедал жалкий выбор, араб заказывал девицу из Итабуны, и это влетало ему в копеечку.

3

Едва проснувшись, он уже стоял у прилавка и подавал первую кашасу погонщикам. Это были самые трудные деньги: ранним утром, на рассвете, не успев даже облегчиться и вымыться. Если б он мог, то отдал бы эту прибыль кому-нибудь другому, себе оставив не такой утомительный, более солидный заработок.

Он оправлялся в кустах, хотя боялся змей. Окунался в воды реки, очищаясь от пота, от зловония клопов и ночных видений, чистил зубы, натирая их табаком; дул на золу, оживляя угли на железном треножнике — восточной роскоши, полученной за долги в Такараше. Кипятил воду для кофе в жестяной посудине. Снова примирившись с собой, он раздумывал о жизни и ее невзгодах. И так плохо, и сяк нехорошо. Он был уверен, что, сдавшись, сразу же об этом пожалеет: милость Божья не дается маловерным. Чтобы заслужить ее и стать богатым и уважаемым коммерсантом, он должен достойно ответить на суровый вызов.

Он рвал могучими руками мякоть жаки — желтую амфору с медом, — пальцами вытаскивал сочные ягоды, сок стекал с уголков рта. Жарил на углях кусок вяленого шарке. Он заказал вертел у Каштора Абдуима — это умелый кузнец, известный своей крепкой рукой, легким и ловким молотом. Жир из засушенного мяса капал на муку из маниоки — не было лучшего вкуса, более желанного лакомства для гурмана-грапиуны. Ломоть шарке, пригоршня муки из маниоки и, чтобы соль не так ощущалась, — спелые сладкие бананы. Смешивались вкусы и запахи жаки и жаба,[43]бананов и рападуры, каж, мангаба, умбу. В дни чревоугодия и изысков он нанизывал на заостренную перочинным ножиком веточку земляной банан и поджаривал его, пока тот не начинал золотиться, лопаясь от жара. Чтобы банан не подгорал, Фадул делал панировку из муки, а потом счищал ее, — вкуснятина!

Легкий бриз долетал с реки; проститутки отдыхали от ночного одурения; Тисау выходил, чтобы осмотреть охотничьи ловушки. Наемники на складе какао и работники, строившие загон для скота полковника Робуштиану де Араужу, еще не приступили к делу. Только птичьи трели нарушали тишину Большой Засады. Это был любимый час Фадула: выпив горячий кофе, он усаживался у порога, зажигал кальян и оглядывал мирные окрестности: долину, реку, горы, деревья и узкий ряд домов. Большой Турок отдыхал в своей империи.

Его ничто отсюда не выманит: ни совет врача, ни угроза жагунсо, ни соблазн женщины. Не родилась еще та баба, которая заставит его сдаться, отступить от своей судьбы. Кто теряет голову из-за юбки так, что совсем перестает соображать, кончает свои дни в нищете и унижении, над ним все смеются и издеваются. Даже если Зезинья ду Бутиа приедет во главе карнавальной процессии, которая будет состоять из самых аппетитных шлюх из кабаре Ильеуса и Итабуны, они не заставят его совершить подобное безрассудство. Ни одна баба, будь то Зезинья — проститутка, красотка из кривого переулка, или барышня Аруза — отличная партия, или Жуссара Рамуш Рабат, богатая вдова, — обе невесты на выданье, соблазнительные и лживые. Множество искушений не дают покоя хорошему христианину, они несут иллюзорный соблазн и реальную опасность. Размышляя о своих делах-делишках, он неусыпно следил за берегом реки, особенно за той его частью, где находилось Биде даш Дамаш — Дамское биде. Так Каштор, офранцузившийся негр, назвал каменный бассейн с водопадом, где проститутки купались и стирали. Кто знает, может быть, Бернарда окажет милость и, освежившись после купания, согласится наполнить праздником и весельем пустоту утра.