Никогда и никто точно не знает, сколько детей в таборе. Они появляются внезапно — маленькие и большие, грязные и наглые. Слезящиеся глазки бегают в поисках, чего бы слямзить. Невинные, чистые, нуждающиеся, несчастные, они попрошайничают с протянутой рукой. Даже при том, что красть было нечего, кое-какой хлам исчез — осколок зеркала, нож без рукоятки, глиняная трубка Жерину, тряпичная кукла Ниты Боа-Бунда — так, мелочовка.

Пока не сгустились сумерки и на пустыре не появился караван с Обезьяньей фазенды, возглавляемый Манинью и его помощником Валериу Кашоррау, проститутки были единственной клиентурой. На поясе всегда была мелкая монетка, которой хватит, чтобы заплатить за гадание по руке или купить заманчивую безделушку — крупные серьги или стеклянное колечко. Впрочем, торговля побрякушками оставляла желать лучшего, потому что в магазине кума Фадула валялись без дела такие же, а то и более красивые, мелочи. Но, несмотря на это, одну-две безделушки шлюхи все-таки купили, соблазненные лестью цыганок и бездонными глазами Алберту. Вернувшись с реки, Гута сказала своим товаркам и соперницам:

— Пришли разом все четыре царя вавилонских. Тот, что помоложе, — мой. Зарубите себе на носу и даже не думайте с ним путаться!

Волшебные сумерки, колдовские. Солнце спряталось на дно кастрюли, привезенной Маурисиу, Алберту будоражил воображение. Кто ж не знает историю двора царя вавилонского? Он был везде — в еженедельном романе с продолжением, в детских россказнях, передающихся из уст в уста, в колыбельной песенке:

Вот идет царь вавилонский

Со своим двором.

Вот идет царь вавилонский,

И буду я любить его,

И стану я женой его…

6

Взбудораженные проститутки приготовились к гаданию по руке, к тихому шепоту на неясном цыганском языке. Цыганки с рождения умеют гадать. И даже проститутки, которые высокомерно утверждали, будто все это сплошь жульничество и обман, все равно протягивали руку с мелкой монеткой.

Чтобы развеять сомнения и внушить доверие, ясновидящие начинали с правдивого рассказа о событиях, произошедших в прошлом с такой-то девицей, и говорили о них так, будто сами при том присутствовали. Одной монеткой больше, и они предсказывали будущее, пророчили любовников, богатых покровителей — фазендейру, полковников в высоких сапогах, устраняли соперниц, обещали вечную страстную любовь. Они снабжали мечтами и любовью в розницу и по сходной цене.

На ярмарке пророчиц Бернарде досталась самая старая и хитрая цыганка — бабка, уставшая много раз повторять одно и то же. Схватив руку, которую ей протянула девочка — а она была еще совсем девочкой, — цыганка заявила, что Бернарду преследовал старик. Впрочем, всегда есть старик, который преследует девочек. Но выстрел попал в яблочко: одной этой фразы оказалось достаточно, чтобы продемонстрировать совершенное знание того, что случилось с Бернардой, и поразить ее до глубины души:

— Именно так. И я знаю, кто этот старик.

Это мог быть только отец, но о нем и о тех временах ей вспоминать не хотелось.

— Я хочу знать, что потом, в будущем. Я хочу знать, будет ли он любить меня всю жизнь.

— Твой мужчина?

Она подняла взгляд с руки на глаза Бернарды и увидела в них тоску и страсть.

— Ты хочешь, чтобы он был только твой, так ведь? Чтобы ни на какую другую не смотрел? Положи в руку еще двести рейсов, и я помолюсь и сделаю так, что он никогда другую даже знать не захочет.

— А почему я должна хотеть, чтобы он был только мой? — испугалась Бернарда. — Он может иметь столько женщин, сколько ему заблагорассудится.

Удивленная, цыганка снова взглянула на напряженное лицо девочки. Каждая хотела быть единственной, первой, после которой второй не бывать. На соперниц наводили порчу, за сглаз и колдовство хорошо платили. Остолбеневшая, она искала объяснения этой нелепости — почему у девочки обиженное лицо:

— Тогда что ты хочешь?

— Я хочу знать, не устанет ли он от меня, не надоем ли я ему. Не станет ли он скучать со мной.

— Двести рейсов, и цыганка все расскажет. — Желая денег, гадалка решила подстегнуть ее и добавила: — Я вижу кровь и смерть.

Бернарда нашла два тостана:[44]

— Скажите мне все разом. Он будет любить меня всю жизнь?

Острая боль в словах девочки пронзила грудь цыганки, достигла огрубевшего сердца: оставив привычные штампы, всегда одни и те же, она изрекла то единственное, что несчастная хотела услышать:

— Всю жизнь.

— Вы говорили про смерть…

— Ты умрешь в его объятиях, — сказала цыганка.

7

Валериу Кашоррау указал на повозки на той стороне реки:

— Цыгане. — И, наверное, потому, что в этот момент думал о проститутках, сказал: — У меня никогда не было цыганки.

— Ни у тебя, ни у кого другого, — ответил Манинью. Он поседел, погоняя ослов, заработал опыт и авторитет и не привык говорить абы что. — Цыганка все покажет, чтобы обвести дурака вокруг пальца. Но как до постели дойдет, сразу оглобли поворачивает. С цыганкой ничего не выйдет.

— Пустая болтовня, сеу Манинью.

— Ты вчера родился, и ничего не знаешь. Ты видел цыганку-проститутку? Где? Я старше и никогда не встречал цыганок в публичных домах. Даже в Ильеусе. А ведь там есть шлюхи со всего света.

Валериу Кашоррау был всего лишь помощником погонщика, но бахвалился как жагунсо:

— Ну, если какая-нибудь цыганка мне попадется, уж я ухвачу ее за сиськи, вот увидите.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. Наше дело — за ослами следить, а цыгане и не люди вовсе.

— Сам разберусь.

Фадул обещал Жозефу вечернее нашествие погонщиков, лесорубов, батраков, которые заполнят пустырь и начнут сорить деньгами. «Уж простите, ваша милость, но сомневаюсь», — возразил цыган. Он оказался прав: в этот день в Большой Засаде народу было совсем немного. Кроме каравана с Обезьяньей фазенды, который вели Манинью и Валериу Кашоррау, в селении заночевал только еще один табун с фазенды Санта-Мариана, который привез на склад сухое какао. Погонщика звали Доринду, это был сильный, немногословный кабоклу. Дуду Трамела, его помощник, хитрющий для своих пятнадцати лет мальчишка, болтал за двоих как трещотка.

Помимо двух караванов с тремя мужчинами и одним парнишкой, появились еще трое лесорубов и один работник — они пришли за женщинами. К этим восьми ближе к ночи добавился Пержентину, который пригнал двух ослов с товаром, предназначавшимся для фазенды Аталайа, где начинались приготовления к званым обедам и ужинам. В кабаке у Турка — так погонщики говорили специально, чтобы раззадорить Фадула и услышать, как он кричит и злится, — Пержентину спросил торговца, не знает ли он, где сейчас капитан Натариу да Фонсека. Управляющий из Аталайи назначил ему встречу в Большой Засаде.