старику. Глаз ему выбей. Руку сломай. Одежду подпали. Но не мочи. Только наваляй слегка, будто ограбление не удалось. Потом сделаем его церкви маленький взнос из нашего реновационного фонда – и на этом закроем вопрос.

– Блин, Банч, лучше бы этим занялся Пек. Или Димс.

Банч хмуро уставился на Эрла.

– Ты что, размяк, что ли, брат? – мягко сказал он. – Если да, ты мне скажи, я пойму, потому что скоро начнется жесть.

– Да не в том дело. Не любитель я бить стариков, а потом откупаться от их церкви.

– С каких пор в тебе проснулась совесть?

– Да не в этом дело.

– Может, мне звякнуть, пусть приедет Гарольд.

Впервые Эрл, съехавший на стуле вниз, выпрямился.

– На фига тебе выпускать из клетки этого ниггера?

– Может пригодиться подмога.

– Тебе надо вправить мозги старику или снести весь район до основания?

– А где вообще сейчас живет Гарольд? – спросил Банч.

Добрую минуту Эрл мрачно тянул с ответом.

– Виргиния, – сказал он наконец. – Хотя после последнего заказа должна быть как минимум Аляска. Долбаный поджигатель.

– Такие таланты нам и нужны, если Пек начнет бузить.

Эрл в тяжелых думах погладил подбородок пальцами. Банч хлопнул его сзади по плечам обеими руками, помассировал. Эрл уставился перед собой, уже нервничая. Он видел, как Банч владеет ножом, и на миг его охватила паника, но тут же прошла, когда Банч продолжил:

– Я знаю, как ты относишься к церковным. Твоя маманя была из церкви, верно?

– Это неважно.

Банч не обратил внимания.

– Моя тоже. Все мы вышли из церкви, – сказал он. – Церковь – это хорошо. Даже замечательно. Помогает сплотить сообщество. Хвала богу. – Он наклонился к уху Эрла. – Мы же не трогаем наше сообщество, брат. Мы его строим. Сам посмотри, какой у меня бизнес. Какую работу мы даем. Как помогаем людям. Вот белый человек открывает автомойки? Занимается прокатом? Ресторанами? Дает нам работу? – Он показал в окно, на замызганную улицу, брошенные машины, мертвые особняки. – Что для нас делает белый человек, Эрл? Где же он?

Эрл молча вперился перед собой.

– Мы отвалим церкви кучу денег, – сказал Банч. – Все будет нормально. Ты с нами или против нас, бро?

Это было утверждение, а не вопрос.

– Конечно, с вами, – пробормотал Эрл.

Банч снова сел за стол, пролистал «Амстердам ньюс», потом кивнул Эрлу на дверь.

– Вправь мозги старику. Начисть ему рожу. Хоть яйцо ему отрежь, если хочешь. Мне плевать. Пусть все сделают выводы, и тогда Гарольда мы прибережем на другой день.

– Ты так говоришь, будто Гарольд отличает день от ночи, – сказал Эрл.

– Просто делай свое дело, – ответил Банч.

7. Марш Муравьев

Каждый год перед самой осенью, сколько все помнят, в семнадцатом корпусе Коз-Хаусес проходил Марш Муравьев. Они прибывали за Иисусовым сыром, который наколдовывался раз в месяц в подвальной котельной Сосиски, за теми несколькими однофунтовыми кусками, какие Сосиска приберегал для себя и хранил в футляре высоких часов с маятником, что нашел много лет назад в Парк-Слоупе и приволок к себе в подвал на починку. До починки, понятно, так и не дошло, но муравьи и не возражали. Каждый год они радостно направлялись к футляру, проползая через щелку входной двери, маршируя по лабиринту мусора, велосипедных запчастей, кирпичей, сантехнических инструментов и старых раковин, теснившихся в котельной, двигались извивающейся линией семь сантиметров шириной, змеившейся вокруг хлама прямехонько к часам у задней стены. Пролезали за разбитое стекло и за застывшую часовую стрелку в нутро корпуса к вкуснейшему, благоухающему сыру белого человека, обернутому в вощеную бумагу. Расправившись с сыром, линия двигалась дальше, змеясь за часами вдоль стены, подъедая все на своем пути: застарелые крошки сэндвичей и «Ринг Дингов», а также тараканов, мышей, крыс и, конечно, трупы своих сородичей. Это были не обычные городские муравьишки. Это были большие и рыжие деревенские муравьи с широкими спинами и крошечными головками. Никто не знал, откуда они взялись, хотя, по слухам, они могли забрести из близлежащего ботсада Престона Картера в Парк-Слоупе; другие говорили, что аспирант из близлежащего Бруклинского колледжа уронил полную пробирку муравьев и в ужасе наблюдал, как они разбежались по полу.

Истина же в том, что их долгое странствие в Бруклин началось еще в 1951 году благодаря колумбийскому работнику близлежащей птицеперерабатывающей фабрики в Престоне Гектору Малдонесу. В тот год Гектор пробрался в Нью-Йорк на бразильском грузовом судне «Андресса». Следующие шесть лет он хорошо поживал в Америке, после чего решил развестись с любовью детства, которая покорно дожидалась на родине с четырьмя детьми в деревне под Риоачей, в северных горах Периха. Гектор был человек порядочный и, добросовестно слетав домой, чтобы объяснить жене, что нашел в Америке новую любовь – новую жену-пуэрториканку, – обещал, что по-прежнему продолжит поддерживать семью и детей. Колумбийка умоляла вернуться в их некогда счастливый брак, но Гектор отказался. «Я теперь американец», – гордо заявил он. И не потрудился пояснить, что у такого важного американца не может быть жены из деревни и потому он ее с собой не берет.

Последовали нервотрепка и ссоры вместе с матом, воплями и вырыванием волос, но в конце концов, после множества заверений, что он будет каждый месяц обеспечивать средствами ее и их детей, колумбийская жена в слезах согласилась на развод. Перед отъездом она состряпала его любимое блюдо – тарелку бандеха паиса. Аккуратно уложила завернутую мешанину из курятины, колбасы и хлеба в новенький ланчбокс, который купила, и вручила ему перед отъездом в аэропорт. Он забрал угощение на ходу, сунув ей в руку пару долларов, и отбыл в Америку с чистой совестью, легко отделавшись. Самолет приземлился в Нью-Йорке как раз вовремя, чтобы он успел в Бруклин на фабричную смену. Отработав свое утро, он раскрыл коробку, чтобы полакомиться вкуснейшей бандехой паисой, но взамен обнаружил, что коробка набита hormigas rojas asesinas[15], устрашающими рыжими муравьями с родины, вместе с запиской, гласившей на испанском примерно следующее: «Адиос, скотина… мы знаем, что не дождемся ни песо!» Гектор вскрикнул и зашвырнул новенькую коробку в длинный открытый желоб, идущий вдоль всей птицефабрики, по которому куриные потроха отправлялись через лабиринт труб под Коз-Хаусес к берегам теплой гавани. И вот там-то, в благоугодном уюте труб и жижи, муравьи поживали в сравнительной гармонии, вылупляясь, пожирая друг друга и радостно жируя на мышах, крысах, шэде[16], крабах, рыбьих головах и куриных потрохах, а также нескольких невезучих живых или полудохлых кошках или дворнягах из близлежащего Коз-Хаусес, что периодически забредали на птицефабрику перекусить, включая немецкую овчарку по кличке Дональд – любимца обитателей жилпроекта. Бедолага свалился в загрязненный канал Гованус и едва не утонул в зловонной воде.