Но я не сказала ему еще и потому, что знаю, какое чувство вины гложет его из-за той истории. Истории, из-за которой нам отказывает уже третье агентство.

– Прости меня, – говорит он.

От его извинений мне тоже больно. Он ведь извиняется не за то, что сейчас огрызался. Он просит прощения, потому что знает: нам отказали из-за его давней судимости.

Это случилось, когда ему исполнилось всего девятнадцать. Он нечасто об этом говорит. Почти никогда. Авария произошла не по его вине, но это не имело значения, потому что он был нетрезв. Судимость так и осталась в его личном деле, и поэтому нас всегда будут снимать с дистанции, предпочитая нам супружеские пары без криминального прошлого.

Но это произошло много лет назад. Изменить ничего нельзя, и он уже достаточно наказан за то, что случилось, когда он был всего лишь мальчишкой. Не хватает только, чтобы его собственная жена тоже винила его.

– Не извиняйся, Грэм. Если ты будешь извиняться за то, что пролетаешь как кандидат в приемные отцы, то мне придется извиняться за то, что я не могу забеременеть. Тут ничего не поделаешь.

Его глаза на мгновение встречаются с моими, и я вижу в них вспышку благодарности.

Он проводит пальцем по ободку своего стакана.

– Все наши неприятности с усыновлением – прямой результат моего предосудительного поступка. А ты не виновата в том, что не можешь забеременеть. Есть разница.

Мы с Грэмом, конечно, неидеальная пара, зато мы идеально чувствуем, кого и за что следует винить. Он никогда не заставляет меня ощущать вину за неспособность забеременеть, а я никогда не винила его за тот давний поступок, из-за которого он и так чувствует себя достаточно виноватым.

– Разница, может, и есть, но небольшая. Давай просто оставим это.

Я устала от нашего разговора. Мы обсуждали эту тему много раз, но это ничего не меняет. Я кладу в рот очередную порцию пасты, думая, как бы нам сменить тему, но он продолжает.

– А что, если… – Он наклоняется вперед, толкая свою тарелку к середине стола. – Что, если ты подашь заявление на усыновление одна? Как будто меня и нет?

Я пристально смотрю на него, обдумывая возможные варианты.

– Ничего не выйдет. Мы же официально женаты. – Он не реагирует. А это значит, что он хорошо знает, о чем говорит. Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на него с опаской. – Ты что, хочешь, чтобы мы развелись и я подала заявление одна?

Грэм тянется через стол и накрывает мою руку своей ладонью.

– Это ничего бы не значило, Квинн. Мы все равно были бы вместе. Но наши шансы могут повыситься, если бы мы просто… Ну понимаешь… Притворились, что меня нет в природе. Тогда моя судимость никак ни на что не повлияет.

На минуту я задумываюсь над его предложением, но оно так же нелепо, как все наши продолжающиеся попытки зачать. Кто бы согласился, чтобы ребенка усыновила одинокая разведенная женщина, а не надежная супружеская пара с хорошим доходом и большими возможностями? Получить одобрение агентства непросто, а чтобы тебя действительно выбрали и родная мать согласилась, – нет, это почти нереально. Не говоря уже о доходах. Грэм зарабатывает вдвое больше меня, и мы все равно не сможем себе этого позволить, даже если мою кандидатуру каким-то чудом одобрят.

– У нас нет денег.

Я надеюсь, что на этом все закончится, но по выражению его лица понимаю, что у него есть и другие предложения. И еще, судя по тому, как неохотно он все это предлагает, подозреваю, что здесь не обошлось без моей мамы.

Я тут же качаю головой, хватаю свою тарелку и встаю.

– Это не ее дело. В последний раз, когда я говорила с ней об усыновлении, она сказала, что Бог даст мне ребенка, когда я буду готова. И, как я уже говорила Аве, последнее, что нам нужно, это чтобы она воображала себя членом нашей семьи.

Я несу тарелку к раковине. Грэм вместе со стулом отъезжает от стола и встает.

– Это была просто идея, – говорит он, следуя за мной на кухню. – Знаешь, один парень на работе рассказывал, что его сестра пыталась забеременеть семь лет. А три месяца назад узнала, что у нее будет ребенок. В январе должна родить.

Да, Грэм. Это называется чудом. Именно чудом, потому что шансы на то, что это произойдет, ничтожно малы.

Я включаю воду и начинаю мыть тарелку.

– Ты что, обсуждаешь это на работе?

Грэм теперь стоит рядом со мной и опускает свою тарелку в раковину.

– Иногда приходится, – тихо говорит он. – Люди спрашивают, почему у нас нет детей.

Я чувствую, что у меня перехватывает дыхание. Хватит с меня этого разговора. И Грэма с меня хватит. Но он прислоняется к стойке и опускает голову.

– Ну, послушай. – Я искоса смотрю на него, давая понять, что слушаю, но тут же снова переключаю внимание на посуду.

– Мы теперь почти не говорим об этом, Квинн. Не знаю, хорошо это или плохо.

– Ни то ни другое. Я просто устала говорить на эту тему. Это все, к чему свелся наш брак.

– И что же, ты смирилась?

– С чем смирилась? – Я по-прежнему не смотрю на него.

– С тем, что мы никогда не станем родителями.

Тарелка выскальзывает у меня из рук и приземляется на дно раковины с громким стуком. Но не разбивается, как мое сердце.

Я даже не понимаю, как это произошло. Вцепляюсь в раковину, опускаю голову, и слезы просто начинают литься в три ручья. Черт. Иногда я сама себе невыносима.

Грэм выжидает несколько секунд, прежде чем начать меня утешать. Но он меня не обнимает. Наверное, чувствует, что мне неловко из-за слез, а в таких случаях объятия не помогают, это он давно усвоил. В его присутствии я обычно не плачу так отчаянно, как в одиночестве, но успела дать ему достаточно хорошо понять, что предпочитаю делать это наедине с собой.

Он проводит рукой по моим волосам и целует меня в затылок. Потом касается моей руки и отводит меня в сторону от раковины. Он берет тарелку и начинает домывать посуду. А я делаю то, что умею лучше всего. Просто ухожу – до тех пор, пока у меня не появится достаточно сил, чтобы притвориться, что этого разговора никогда не было. И он делает то, что умеет лучше всего. Он оставляет меня одну в моем горе, потому что я сделала все возможное, чтобы он не мог меня утешить.

Мы и вправду отлично играем свои роли.

Я дома, лежу на кровати и целуюсь с Джейсоном.

Это Грэм во всем виноват.

Я бы в жизни не пригласила Джейсона к себе домой, если бы не увидела Грэма. Но почему-то, увидев его там, я преисполнилась… чувств. А потом, наблюдая, как он целует свою девицу в висок, преисполнилась ревности. А позже, когда мы проходили мимо них и я увидела, как он потянулся через стол и схватил ее за руку, я преисполнилась сожаления.