– Любишь физические упражнения?

– Только в чрезвычайных ситуациях, – признаюсь я. – Мне нравится заниматься чем-то на свежем воздухе, но только не обычной гимнастикой.

– А я люблю бегать, – говорит он. – Это прочищает мозги. И люблю все овощи, кроме помидоров.

– Ой-ой. Как-то у нас не складывается, Грэм.

– Наоборот, все прекрасно. Ты будешь съедать мои помидоры, а я все остальные овощи с твоей тарелки. И ничего не пропадет зря. Просто идеальное совпадение.

Что ж, разумный взгляд, мне это нравится.

– Ну а что еще? Фильмы и еда – это поверхностно.

– Можно поговорить о политике и религии, но думаю, эти темы нам следует поберечь до лучших времен, когда пройдет первая влюбленность.

Он говорит так уверенно, но в то же время как будто шутит. В любом случае я согласна, политики и религии лучше избегать. На эти темы ничего не стоит поругаться, даже если люди согласны друг с другом.

– Точно, об этом молчок.

Грэм хватает меня за запястье и вытаскивает его из-под моей головы. Он переплетает свои пальцы с моими и устраивает наши руки между нами. По-моему, очень мило, но я стараюсь не слишком на этом зацикливаться.

– А какой твой любимый праздник? – спрашивает он.

– Я все люблю. Но особенно Хэллоуин.

– Вот уж чего не ожидал. Тебе он нравится из-за костюмов или из-за конфет?

– Из-за того и другого, но в основном из-за костюмов. Люблю наряжаться.

– А какой у тебя был самый лучший костюм?

Я на мгновение задумываюсь.

– Наверное, когда мы с подружками изображали «Милли Ванилли». Две из нас весь вечер говорили, а две другие стояли впереди и шевелили губами.

Грэм перекатывается на спину и смеется.

– Наверное, впечатляющее зрелище, – говорит он, уставившись в потолок.

– А ты наряжаешься на Хэллоуин?

– Я не против, но с Сашей я никогда не наряжался, потому что она всегда выбирала что-то стандартное и развратное. Развратная болельщица. Развратная медсестра. Развратная ханжа. – Он на секунду замолкает. – Не пойми меня неправильно, я не имею ничего против развратных костюмов. Нет ничего плохого в том, что женщина демонстрирует свои достоинства, если ей этого хочется. Просто Саша никогда не просила меня наряжаться. Думаю, она хотела, чтобы все обращали внимание только на нее, и не хотела, чтобы мы изображали карнавальную пару.

– Ну и зря. Столько возможностей упущено.

– Правда же? Я мог бы нарядиться ее развратным защитником.

– Ну, если мы все еще будем разговаривать, когда наступит Хэллоуин, мы с тобой нарядимся парочкой развратников.

– Все еще будем разговаривать? Квинн, до Хэллоуина чуть больше двух месяцев. Когда он наступит, мы уже будем жить вместе.

Я закатываю глаза.

– Ты не слишком самоуверен?

– Ты это так называешь?

– Большинство мужчин сразу же хотят секса. А ты однажды мне отказываешь, а потом заявляешься полгода спустя только для того, чтобы снова отказать мне. Чтобы поговорить. Так что не знаю, стоит ли мне заморачиваться.

Грэм поднимает бровь.

– Не принимай меня за того, кем я не являюсь. Обычно я полностью за то, чтобы начать с секса, но у нас с тобой целая вечность, чтобы добраться до него.

У него такое серьезное выражение лица, что сразу понятно: он шутит.

Я приподнимаюсь на подушке и поднимаю бровь.

– Против секса я ничего не имею. Но за ним стоит привязанность.

Грэм просовывает под меня руку и притягивает меня к себе так, что моя голова теперь покоится у него на груди.

– Как скажешь, Квинн. Если ты хочешь, чтобы мы еще несколько месяцев притворялись, что мы не родственные души, меня это устраивает. Я прекрасный актер.

Я смеюсь над его сарказмом.

– Родственных душ не существует.

– Я знаю, – говорит он. – Мы не родственные души. Родственные души – это скукотища.

– Я серьезно.

– Я тоже. Совершенно серьезно.

– Ты идиот.

Он прижимается губами к моим волосам, целует в макушку.

– Какое сегодня число?

Как же он перескакивает с темы на тему. Я поднимаю голову и смотрю на него.

– Восьмое августа. А что?

– Просто хочу убедиться, что ты никогда не забудешь дату, когда мироздание снова свело нас вместе.

Я снова прижимаюсь к нему головой.

– Ты идешь напролом. Как бы это меня не отпугнуло.

Его грудь колышется от тихого смеха.

– Ничего такого не будет. Вот увидишь. Через десять лет восьмого августа в полночь я повернусь к тебе в супружеской постели и прошепчу на ухо: «Я же тебе говорил».

– Неужели ты такой мелочный?

– Мелочнее некуда.

Я смеюсь. Пока мы разговариваем, я то и дело смеюсь. Не знаю, как долго мы лежали в одной позе и разговаривали, и у меня еще к нему миллион вопросов, но я вдруг начинаю зевать. Я пытаюсь с этим бороться, потому что разговаривать еще спокойнее, чем спать, и хочу задавать ему вопросы всю ночь.

Наконец Грэм идет на кухню за стаканом воды. Вернувшись в спальню, он выключает лампу, забирается в кровать и обнимает меня со спины. Честно говоря, это не то, чего я сегодня ждала. Учитывая, что это он подошел ко мне в ресторане, а потом заявился ко мне домой. Я думала, у него на уме только одно. Как же я ошибалась.

Я обхватываю его обеими руками и закрываю глаза.

– Я думала, это ты шутишь, что никакого секса не будет, – шепчу я.

Я чувствую, как он усмехается.

– Оставаться в штанах не так просто, как я пытаюсь изобразить. – Он прижимается к моим ягодицам, чтобы я поняла, что он говорит серьезно. Кажется, джинсы на нем сейчас лопнут.

– Тебе же, наверное, неудобно, – поддразниваю я. – Ты уверен, что не хочешь передумать?

Он сжимает меня крепче, целует за ухом.

– Мне в жизни не было так удобно.

Его слова заставляют меня покраснеть в темноте, но я не отвечаю. Я не знаю, что ему ответить. Несколько минут я молчу и слушаю, как его дыхание замедляется и становится ровным. Прямо перед тем, как я засыпаю, Грэм шепчет мне на ухо:

– Я думал, ты отвертелась.

Я улыбаюсь.

– Я еще могу.

– Не надо.

Я пытаюсь сказать: «Не буду», но он кладет руку между моей щекой и подушкой и наклоняет мою голову, пока его губы не касаются моих. Наш поцелуй – как раз такой, как нужно. Не слишком короткий, но и не слишком долгий, чтобы привести к последствиям. Совершенный поцелуй в идеально выбранный момент.